В войска ПВО я попал чисто случайно. Проходил службу в Белорусском военном округе. В отпуск приехали знакомые летчики и за разговорами и воспоминаниями задали вопрос, а нет ли желающих поехать по замене на Новую Землю. Так получилось, что менять надо сразу весь экипаж. Мой командир экипажа загорелся поехать на север. Через год пришел приказ о переводе к новому месту службы. Взяв самое необходимое мы вылетели в Архангельск. В Архангельске зарегистрировались в режимном отделе и стали ждать своей очереди на посадку в самолет. В Архангельске погода стояла летняя, температура + 18 - 20 тепла. Да начало лета, а нам все говорили, что вылет откладывается по метеоусловиям. Тем, кто первый раз вылетал к новому месту службы, было не понятна причина отмены рейса. И только 4 июня 1978 года наш самолет взял курс на Новую Землю. С интересом смотрели мы на новые пейзажи. Сначала под крылом проплывал лес, затем воды Баренцова моря. Когда заходили на посадку на аэродроме в п. Рогачево, то увидели. что вся земля покрыта снегом. Мы были одеты по-летнему, а попали в настоящую зиму. Температура -4 градуса, ветер 15-18 м/сек. Сразу почувствовали себя не уютно. Наши теплые вещи были упакованы в ящики и сразу достать их было не возможно. Но опасения оказались напрасными. Нас уже ожидали. Закутав в теплые тулупы, нас загрузили в машину и повезли в жилой городок. В городке стояли пятиэтажные дома и в квартире был накрыт стол. Встреча прошла в очень "горячей" обстановке, в полном смысле этого слова. Стояло полярное лето и мы не могли понять, что за время суток сейчас. Застолье закончилось только на третьи сутки. Уже давно прошли все сроки представления командованию о прибытии к новому месту службы. Из-за такого приема мы. по незнанию, чуть было не попали в неприятную историю. Дело в том, что на Новой Земле служба для наземного состава защитывалась один месяц за два и по этой причине, многие хотели остаться как можно дольше. Были случаи когда сменщиков спаивали и закладывали командованию. Таких офицеров и прапорщиков отправляли к старому месту службы с взысканием, а хитрецы оставались продолжать службу еще один год. У летного состава выслуга не зависила от условий Севера. Нас командир дивизии пожурил за опоздание с докладом, дал 3 дня для сдачи теоретических зачетов и начать ознакомительные полеты. На следующий день мы пошли на аэродром принимать авиатехнику. Но нас опять ждал "ввод" в строй по законам новых сослуживцев. Нас пригласили на борт самолета Ил-14. Наше транспортное звено состояло из двух единиц самолетов Ил-14 и двух вертолетов Ми-8. Бортовым техником самолета был Петр Испенков. Рост у него был метр восемьдесят, вес сто тридцатькилограмм. Могучую фигуру обхватывала, сшитая из двух ремней, портупея. Противообледенительная система самолета была спиртовая, на борту находился запас спирта ртификата в количестве 40 литров.
Рука у борттехника спокойно обхватывала трехлитровую банку, словно граненый стакан. Меркой у него служила солдатская алюминиевая кружка. Отмерив норму спирта и выпив его, он налил в кружку и со словами:"посмотрим, приживешься у нас?", протянул кружку мне. Спирт я пил, но не в таких количествах, решил будь, что будет. Жидкость была холодная и приятно обжигала горло. Выпив и немного закусив, почувствовал, что проваливаюсь в небытие. Очнулся я уже в комнате, только на следующий день. На этом проверка была закончена. Сдав положенные зачеты, через неделю, приступили к ознакомительным полетам. Летать оказалось не сложно. Стояла ясная погода, видимость была прекрасная. Рельеф местности был равнинный, с небольшими возвышенностями. Маршрут полета пролегал то над тундрой, ровной как биллиардный стол, то над морем. Получив допуск к полетам в районе аэродрома, приступили к самостоятельным полетам. Задачи на вертолетное звено возлагались, в основном, по перевозке войск на точки дислокации. Вертолетам стояла основная задача по обеспечению поиско-спасательных работ при выполнении плановых полетов самолетов-перехватчиков. Дополнительная задача - перевозка личного состава на точки РТВ и руководящего состава дивизии для проверки боеготовности этих точек. На точках располагалось несколько человек и служить в таких условиях было и физически и морально тяжело. Все точки располагались по западному побережью острова. Самая северная точка была на мысе Желания. Все это предстояло изучить и освоить. Погода в Арктике очень переменьчива, не зря Арктику называют кухней погоды.
Получаешь у диспетчера разрешение на вылет, синоптик выписывает метеобюллетень, выходишь на крыльцо, а туман стоит, что не видно вытянутой руки. А через 10-15 минут опять светит солнце и видно вокруг, сколько хватает глаз. Особенно неприятно было, когда находишься в воздухе, а в районе посадки стоит туман. Постепенно мы привыкли и к погоде и к местности. Бала еще одна задача, которую официально никто не ставил, но не выполнить ее было не возможно. Это была охота и рыбалка. Остров состоял из множества мелких островков и озер, заливов, проток. В них водилось много рыбы, а по тундре паслись большие, до нескольких тысяч голов, стада диких северных оленей. Все это привлекало внимание командование дивизии и других частей. Была еще одна негласная, но давно утвердившаяся традиция. На острове было два гарнизона. Один находился в Рогачево, там дислоцировались авиационный полк ПВО и вертолетная эскадрилья ВМФ. Второй гарнизон находился в 15 км в Белшьей губе. Там командовали моряки. Начальником гарнизона был моряк, контр-адмирал Кастрицкий.
Все части обеспечения тоже были в подчинении моряков. Это и магазины и школы и детские садики. Форма одежды тоже была разная, у нас зеленая, у моряков черная. Придя в магазин нас обслуживали после моряков, у нас даже ходила поговорка" в Америке все для белых, а на Новой Земле, все для черных". Такое же взаимоотношение было и среди командиров соединений. Наш командир дивизии был и в должности и в звании одинаков с морским адмиралом, но фактически обязан подчиняться начальнику гарнизона. Это было очень серьезное препятствие при выполнении вспомогательных задач. У каждого военачальника было свое угодье для охоты и рыбной ловли.
На территорию моряков нам строжайше было запрещено высаживать рыбаков. На острове есть озеро "Гольцовое", там стоял хороший домик для рыбаков.
Построены сушильни, коптильни и прочие строения. Рыба ловилась круглый год и в неимоверных количествах. У нас таких строений не было. За природоохраной следили моряки и если командование узнавало, что мы высаживали рыбаков, то поднимались вертолетчики моряков и вылетали представители прокуротуры с проверкой. Это были довольно рискованные полеты для нас. Но командиры частей постоянно готовили команды рыбаков, одни отправляли их на наземном транспорте, другие договаривались с нашим командованием и мы высаживали их в нужных местах. Раз в неделю привозили им продукты и забирали рыбу. Была еще одна особенность полярного дня. Это незаходящее за горизонт солнце. Понять когда день, а когда ночь не возможно. Только по положению солнца относительно окна можно было определить, какое время суток. Были случаи, что проснувшись идешь на работу, а оказывается, что сейчас два часа ночи. Погода стоит отличная, приходится идти спать, а организм сопротивляется. Постепенно мы прошли адаптацию к новым условиям и к зиме вошли в климатические условия.

Полярная ночь.
С приближением зимы, меняется природа и погода. В Арктике изменения происходят быстрее и заметнее. Не зря говорят, что июнь еще не лето, а август уже не лето. К этому времени постепенно приходит темное время и в тундре начинают цвести цветы. Цветы очень маленькие, но пахнут, что французские духи, очень приятно. В выходные дни компании собираются в тундре на шашлыки. К сентябрю с Большой Земли прилетают семьи, тундра наполняется женским и детским смехом, песнями, весельем. Все набираются энергии перед долгой Полярной ночью. Для нас наступает напряженная пора. Необходимо восстановиться в полетах ночью. В условиях безориентирной местности очень трудно вести ориентировку, особенно на малых и предельно малых высотах. В это время мы летаем чаще, надо привыкнуть к новым очертаниям берега, запомнить как выглядят ориентиры в ночное время. В конце сентября тундра покрывается снегом и ориентироваться становится еще труднее. Полеты на дальние точки становятся реже и маршрут пролегает по водной поверхности, вблизи береговой черты. Ночью очень хорошо виден обрывистый берег. Море становится черным, а береговая черта серая, хорошо видимая даже в плохую погоду. Для вертолетчиков есть и сложность в приземлении. В строевых частях на Большой Земле нас учили садиться в "колодец", вертолет зависает над площадкой, потоком от винтов раздувает снег и производит приземление. В Арктике такие посадки приведут к потере пространственного положения и гибели людей. Поэтому методика посадки была другой и мы учились приземляться с поступательной скоростью, прижимая вихрь снега потоком воздуха и не давая закрыть кабину летчиков. Такой метод мне помогал в дальнейшей летной работе и Московском округе ПВО и на пыльных площадках в Афганистане. К условиям полной темноты мы были подготовлены полностью. Зимой летать приходилось меньше, были сильные и частые вьюги, продолжающиеся неделями. В зимние дни все внимае утром приковано к громкоговорителю. Дежурный по части объявляет погоду и распорядок дня. Были целые недели проведенные дома, выходили только в магазин за продуктами. Собиралось несколько человек, обвязывались веревкой и выходили на улицу. Если дул сильный ветер, а порой он достигал до 40 метров в секунду, приходилось вызывать дежурный тягач и на нем ехать в магазин. После бурана весь гарнизон выходил откапывать технику из снежного плена. Расчистив стоянки собирались всем личным составом в классы, делились новостями, играли в преферанс и другие игры, в конце рабочего дня, приняв по 150 граммов, для снятия нагрузки, шли домой. В Хорошие дни вылетали на задания, дежурили по ПСС на аэродроме. Привелегия летного состава была в том, что нам разрешалось привезти семьи. Наземный состав семей не имел. Для нас условия были легче, ведь семья согревала в стужу и время проходило веселее. У меня был сынуля, которому в то время было всего полтора года и время для его воспитание было предостаточно. Первые слова, первые осознанные жесты, все записывалось на магнитовон, снималось на фотопленку. Правда и командировки в Амдерму, Воркуту, Нарьян- Мар и другие точки были длительными. По месяцу находились в отрыве от дома.

Виктор НАЗЕМНОВ

Наземнов Виктор Петрович (род. в 1935 г.), генерал-майор в отставке, начальник отдела кадров политуправления округа в 1978-1982 гг. В Советской Армии с 1954 г. Окончил Энгельсское военное зенитно-артиллерийское училище, Военно-политическую академию им. В.И. Ленина. В Московском округе ПВО с 1968 г. работал в должностях: заместителя командира полка по политической части, начальника политотдела зенитного ракетного полка, ст. инструктора, начальника отдела кадров, инспектора отдела организационно-партийной работы политуправления, начальника политотдела 16-го корпуса ПВО. Закончил службу начальником политотдела частей и учреждений Войск ПВО страны. Награжден орденом "За службу Родине в Вооруженных Силах СССР" III степени, многими медалями Союза ССР.

ВОСПОМИНАНИЯ О СОВМЕСТНОЙ СЛУЖБЕ

Подходил к концу 1971-й год. Ноябрь месяц - пора подведения итогов за текущий и подготовка к новому учебному году. А это: планирование на зимний период обучения, подготовка учебно-материальной базы, для офицеров и прапорщиков составление планов личной подготовки. При этом продолжается повседневная жизнь боевой части: боевое дежурство, караульная и внутренняя служба и многое другое.

У меня, начальника политотдела зенитного ракетного полка, забот хватало. Ноябрьские дни коротки. С темна и до темна на работе. Хотя она начиналась в 8 утра и заканчивалась в 20.00, что считалось нормой, все равно времени не хватало из-за текучки, да и "вводные" отнимали много времени.

Нашу часть развернули на том месте, где во время Великой Отечественной войны, располагался истребительный авиационный полк. От авиаторов остались кое-какие каменные постройки. В них теперь находились столовая, двухэтажная казарма, складские помещения. Различные службы, штаб, политотдел размещались в обычных для войск ПВО постройках типа "ДЩ", которые в шутку расшифровывали, как дощато-щелевые. Топить приходилось много, но тепло быстро улетучивалось. Поэтому истопник был не последним человеком в обеспечении жизнедеятельности воинской части.

Очередной ноябрьский день ничем не отличался от предшествующих, если не считать того, что зима торопилась, и в конце ноября уже лежал снег. В природе сразу стало как-то просторнее и строже. Припорошило снежком и наше поле, которое отделяло поселок деревообрабатывающего комбината от полка. На его окраине находились несколько домов, в которых жили командир полка майор Базанов Вениамин Григорьевич, некоторые офицеры штаба и моя семья. Какие-то 10 минут - и ты на работе. Можно успеть и на обед сбегать. Остальные офицеры и прапорщики жили в бывшем авиационном поселке, домиках коттеджного типа, при каждом из которых имелся небольшой огородик.

Правда, постройки обветшали и требовали постоянного ремонта. Холостяки получали жилье в 2-х этажном ДОСе, основательно продуваемом всеми ветрами. В военный городок их доставлял штабной или рейсовый автобусы из поселка Савелово. В те годы Волга, на берегу которой размещался полк, отделяла старинный русский город Кимры от станции и поселка Савелово. Мост построили позже. А тогда существовала лишь паромная переправа. Зимою прокладывали ледовую дорогу. До Москвы добирались поездом с пересадкой в г. Дмитрове и приезжали на Савеловский вокзал. Путь занимал около 4-х часов.

Люди привыкали и приспосабливались. Чистый воздух, сосновый бор, в котором находился штабной городок, и соседство с Волгой украшали жизнь и создавали у офицеров, прапорщиков и членов их семей оптимистический настрой и желание служить в этом месте. Некоторые офицеры, став за время службы заядлыми рыбаками, ухитрялись даже в обеденное время, а двух часов на обед вполне хватало, еще и порыбачить в районе ДОКа, где Волга имела глубокий залив.

Ноябрьское утро не предвещало ничего необычного. После небольшой пробежки и завтрака я пришел в политотдел и вместе с офицерами занялся планированием работы на полгода. Заместитель майор Муравьев Владимир Иванович, пропагандист майор Кольцов Сергей Петрович и помощник по комсомолу старший лейтенант Москалев Виктор Григорьевич занимались составлением планов личной подготовки.

Около 11-ти раздался звонок. Дежурный по КПП доложил о приходе какого-то полковника в авиационной форме. К нам периодически приезжали офицеры из округа не только в артиллерийской форме.

Я выбежал из штаба и увидел энергично шагавшего мне навстречу молодцеватого полковника. Как положено, представившись, услышал в ответ: "Полковник Шашков".

Откровенно, я был удивлен и встревожен. В войсках многие знали начальника отдела кадров политуправления округа, строгого, требовательного, я бы даже сказал, придирчивого и щепетильного человека. За эти качества его называли "железным канцлером" и не очень напрашивались на общение с ним. За высокий профессионализм, скрупулезность в кадровой работе он пользовался полным доверием генерал-полковника Николая Васильевича Петухова, члена военного совета - начальника политуправления округа. Позже я узнал, что Н.Н. Шашков "прошел" проверку у Н.В. Петухова еще во время войны в КНДР. Так что для моего напряженного состояния основания были. Да и приезд такого "окружника" в одиночку не мог быть простым прогулочным выездом.

У полковника были стремительная легкая походка и цепкий, пристальный с прищуром взгляд голубых глаз. Он прошелся по легкому морозцу, и румянец играл на щеках тщательно выбритого лица. Всем своим видом он вызывал симпатию и доверие.

Николай Николаевич, как он просил себя называть, рассказал мне о том, что эти места ему хорошо знакомы со времен войны, когда он юным авиамехаником проходил здесь службу в истребительном авиационном полку. Тогда ему поручали обслуживание самолета командира полка полковника П.Н. Двирника. Он активно участвовал в общественной работе, являясь секретарем комсомольской организации звена управления и, как член бюро ВЛКСМ полка, получал немало заданий от своего тезки Николая Карелина. Потом служба не раз скрещивала их пути, пока не привела под одни "знамена" в округе.

Николай Николаевич сначала поинтересовался, чем я сегодня занят, посмотрел, как идет перспективное планирование, дал несколько дельных советов, с учетом опыта своей работы замполитом зрп С-25, а потом попросил пройтись с ним по городку. В заключении прогулки он предложил мне заняться своими делами, а ему дать возможность прогуляться по бывшему аэродрому и местам стоянок самолетов. С той поры прошло около трех десятков лет, и все заросло кустарником и деревьями. Снежок прикрыл опавшую листву и шагалось легко, свободно. Я заметил, что он одет не для такой прогулки, но полковник отшутился. Договорились, что встретимся за обедом. Прошло не более получаса, как мне из дома позвонила жена, сообщив, что у нас гость.

Оказывается, Николая Николаевича интересовали не только мои служебные, но и семейные дела. Гость спросил у жены: "Чем занимаетесь?" - и услышал: "Делаю вино". Он хмыкнул, но ничего не сказал. Вроде, чем еще заниматься жене замполита в дополнение к ее музыкальному образованию. Проходя с порога, внимательно просмотрел книги и журналы, что лежали на тумбочке. Обратил внимание на общий порядок в квартире, не оставил без внимания ни полок с книгами, ни пианино. Заглянул в обе комнаты. Проверив мои "тылы", к обеду он вернулся в штаб.

Во время обеда он дружелюбно шутил, но при этом задавал пытливые вопросы о положении дел в полку, выслушал характеристику командно-политического состава. Из вопросов явствовало, что он уже имеет хорошую информацию о коллективе полка и лишь подтверждает какие-то свои сложившиеся выводы. В порядке объяснения он сказал только то, что хотел убедиться в правильности моего переназначения с полка С-25 на полк С-200.

В беседе я подтвердил, что в политотделе работать интереснее, чем замполитом части. На том и расстались.

Полтора года в предшествующей должности многому меня научили. На сборах в корпусе мои коллеги обычно шутили: "Как там у вас дела в "погореловском" театре?" Действительно, "гореть" приходилось часто. То ли это имело отношение к фамилии командира полковника В.М. Погорелова, то ли слабой была действенность воспитательной работы. Первые после академии годы по происшествиям и предпосылкам к ним были уж очень "урожайными". Некоторые молодые офицеры и сверхсрочники лихо гоняли на своих мотоциклах в пьяном состоянии, при этом часто разбивались. Командир панацеей от всех бед считал ужесточение контроля и всевозможные ограничения. Он никому не доверял, всего боялся и перестраховывался. Даже заместители у него находились под подозрением. Любовью и уважением он не пользовался. Первый вопрос, заданный мне при знакомстве после прибытия из академии - "Кто у Вас в Москве?", показал: и я здесь не буду исключением. Мой ответ: "ЦК КПСС, Главпур и политуправления вида и округа..." - его явно не удовлетворил. Он остался при своем мнении: без "руки" на полк не назначают.

В процессе работы я мысленно часто уходил в годы студенчества. Вспоминался наш дружеский новогодний розыгрыш. Под новый 1968 г. - год выпуска из ВПА им. В.И. Ленина, каждому слушателю курса инициативная группа выдала шутливые пожелания. Так, майору А.П. Закружному одному из лучших слушателей, который прибыл с Дальнего Востока, было сказано: "Ждет Восток. Ты был там нужным. Торопись, майор Закружный".

Судьба и начальники распорядились так, что мы оба прибыли в 10-й корпус: он - под Зеленоград на "ближнее" кольцо, я - под Дмитров на "дальнее". Когда ему первому поступило предложение на должность начальника политотдела 200-го полка в Борки, он воспринял это, как наказание и ошарашил начпокора генерала И.П. Михалевича вопросом: "За что?" Я же, руководствуясь с лейтенантской поры советом начальника разведки озад мудрого капитана А.Я. Израйлит "от предложений на более трудную работу никогда не отказываться", поехал в деревню Борки, а Закружный - в политотдел армии. Я ни разу не пожалел и только благодарил судьбу за такие повороты в жизни. К тому же удаленность от политотдела корпуса и более емкие права и обязанности начальника политотдела меня сразу привлекли.

В армии по корпусам тогда очень широко использовался принцип "короткого поводка". При необходимости и без оной начальники, используя разветвленную проводную связь, устраивали, так называемые "циркуляры", аналогичные селекторным совещаниям на железной дороге. Начальник, сидя у себя в кабинете в окружении своего аппарата, одновременно ведет разговор со всеми непосредственно подчиненными ему должностными лицами, дает им указания, выслушивает доклады, а зачастую и устраивает разносы, раздает поощрения и наказания. Меня такая форма инструктирования-накачки, недоверия и опеки всегда раздражала и угнетала. Иной раз доходило до курьеза. Как-то перед Новым годом, проводя очередной циркуляр, Иван Прокопьевич Михалевич, которого уважали и даже любили в войсках за беспокойный, но демократичный характер, первым делом спросил у замполитов полков: "Вы, видимо, все уже знаете, что завтра Новый год? - и далее продолжал: - В этой связи, не забывайте, что у нас сухой закон и на "огоньках" поддерживайте соответствующий порядок". Далее пошло изложение того, что ему приготовили политотдельцы.

Надо сказать, что 200-километровое удаление от Долгопрудного и генерала Михалевича освободило меня от циркуляров и прибавило самостоятельности в работе. Только иногда долетали сюда "ласточки" - вести из корпуса. Как это было однажды, когда я получил на папиросной бумаге (она позволяла на машинке изготовить больше копий) строгое указание за подписью заместителя начальника политотдела полковника М.Е. Гуляева "о недопустимости безответственности и исключительной личной неисполнительности с предупреждением о наказании в дальнейшем". На мой вопрос по телефону я получил разъяснение: "Политотдел пока не имеет к Вам претензий, а бумагу прислали, как и другим, для профилактики".

Конечно, не всегда помогали большие расстояния от Москвы. Так, мой приход в политотдел не остался "незамеченным" для политотдела Армии. В первый же месяц пребывания мой заместитель и инструктор по партийному учету "организовали" мне взыскание от генерала В.А. Гришанцова, за подмену специальной мастики для печатей простыми чернилами. Несколько бланков партийных документов было испорчено. Что заслужил, то и получай...

Вскоре я понял, что не зря приезжал авиационный полковник из Москвы. А я же, вернувшись в полк с вокзала, весь отдался текущим делам с учетом начала учебного, а потом и календарного 1972 г. В марте пришло сообщение о новом повороте в моей жизни. Я получил назначение старшим инструктором отдела кадров в Москву. И началась моя перестройка на кадровика. Обучался всем канцелярским тонкостям, ибо без черновой работы в кадрах нельзя. Научился тщательно, скрупулезно выполнять все операции кадрового делопроизводства. А когда осваивал работу на печатающей машинке (о компьютерах мы еще не слышали), то одна сотрудница сказала: "Учитесь, учитесь, глядишь, как В.В. Кондаков, генералом станете". Ну, как в воду глядела... Намного позже, когда я прошел 4-годичную выматывающую аппаратную выучку, Николай Николаевич в минуты откровения говорил мне: "Не повторяй моих ошибок, будь более решительным в принятии решений, не держись за Москву, иди на большие должности".

Действительно, жизнь идет по кругу. В марте 1962 г. из политотдела 20-го корпуса ПВО (г. Пермь) меня назначили в комсомольский отдел политуправления УрВО (г. Свердловск). И вот опять март месяц, десять лет спустя, я прибыл к новому месту службы в политуправление, но уже Московского округа ПВО. Знаменитое историческое место - Кирова, 33 (ныне Мясницкая), а рядом, во дворе - Сталинский домик во время Великой Отечественной войны (потом и поныне) - приемная министра обороны. С душевным трепетом я переступал порог здания штаба и считал большим праздником тот день, когда мне оформили постоянный пропуск.

Меня представили отделу. Все его сотрудники пока были недосягаемы для меня, как профессионалы кадровой работы. Я же к тому времени знал только то, что здесь готовят предложения и документы, определяющие судьбу офицеров для назначения, выдвижения, присвоения воинских званий, направления на учебу. О других сторонах деятельности я тогда и не слышал.

Теперь совсем рядом находились: матерый кадровик - заместитель начальника отдела Михаил Григорьевич Арсеньев, ведавший заменой и политсоставом радиотехнических частей - Петр Андреевич Саушкин, направленец на внешние корпуса (Ярославский и Ржевский) и все авиационные кадры - Владимир Николаевич Воробьев, занимающийся вопросами мобилизационной работы и частями окружного подчинения - Владимир Александрович Выпов, Мой предшественник Виктор Федорович Глушенков, выдвиженец из 1-й Армии, вел кадры политсостава Армии. Энергично освоив должность в отделе, заслуженно получил назначение в отдел оргпартработы инспектором по ЗРВ. В отделе работали два гражданских сотрудника. Великие доки в своем деле. Это инструктор по учету кадров, совмещавшая по собственной "инициативе" работу на печатающей машинке, И.А. Клебанова. Не очень удачный эпитет для женщины, но это так - мужественная женщина, стоик. Заведующий учетом подполковник в отставке П.Е. Чуркин. Эти люди заслуживают того, чтобы о них сказать особо.

Ирина Александровна, благодаря своей неуемной энергии, исключительной памяти, почти не уступала в знании окружных политработников даже Н.Н. Шашкову. К тому же, если ее хорошо попросить, что обычно и делали все офицеры отдела, Ирина Александровна могла молниеносно исполнить любой кадровый документ, причем с высочайшим оформительским качеством и 100%-й гарантией грамотности.

П.Е. Чуркин служил секретарем военного совета у Александра Ивановича Покрышкина. О его выражениях, переходящих в разряд анекдотов, среди ветеранов политуправления ходили легенды. Человек очень деликатный, старой школы воспитания, как правило, выдержанный и терпеливый, когда требовались разъяснения по кадрам, он мог мгновенно прийти в ярость и наговорить дерзостей. Эта скрытая пружина срабатывала только тогда, когда кто-либо посягал, по его мнению, на честь и достоинство любимой футбольной команды, за которую он болел всю жизнь. Не случайно он имел кличку "Торпедо", чем и гордился. Но все разговоры на эту тему обычно были безобидными и Петр Егорович "не заводился". Однако встречаясь перед очередным партсобранием с Н.В. Петуховым, Чуркин не терпел выпадов в адрес команды даже от него. Начальнику, видимо, нравилось дразнить фаната - болельщика, а тот в ярости переходил на оскорбления именитого генерала.

Каждый офицер отдела был неординарной личностью и имел интересные особенности.

Владимир Александрович Выпов, прослужив в окружных частях и политотделе, их объединяющем, пройдя "Гаринскую школу" (полковник Гарин Яков Иванович, активный участник Великой Отечественной войны, известный в войсках ПВО руководитель политоргана), умел выходить из самых затруднительных ситуаций, хорошо знал и поддерживал дружеские отношения с офицерами и служащими штаба, отделов и служб округа. Как рыба в воде уверенно чувствовал себя в учреждениях тыла и военторга. Там это ценили. На завершающем этапе службы, пройдя кадровый аппарат Главпура, получил приглашение и еще долго работал в управлении военной торговли округа. О Выпове можно говорить много и привести не один интересный случай. Но так, как он умел рассказывать и развеселить любой коллектив, другим дано не было. Просто надо было быть рожденным для этого. Достаточно сказать без преувеличения, что он, находясь на застолье, не умолкая и не повторяясь, мог весь вечер, рассказывать один за другим веселые анекдоты. За время совместной службы не могу вспомнить такой день, чтобы Выпов был хмур и неприветлив. Он имел необыкновенный дар положительного общения с людьми. Я весьма благодарен ему залу школу, которую прошел с ним в процессе совместной работы, тем более, он передал мне свое, весьма специфическое направление - мобилизационную работу. Наведя порядок в документах, в учете кадров по военному времени, он со спокойной совестью стал работать заместителем начальника отдела после увольнения М.Г. Арсеньева.

Кстати, об этом ветеране. Кадровик старой школы, человек прямой, откровенный, не очень жесткий, даже либеральный, за что ему нередко доставалось от начальника. О некоторых эпизодах его службы в отделе ходили шутки. Как-то Главпур проверял работу отдела. А в те времена в наборе у проверяющих всегда был "дежурный" вопрос к любому начальнику: "А как вы знаете своих подчиненных? Назовите дни их рождения". Михаил Григорьевич, при случае не отказывавший себе в возможности отметить очередное звание или день рождения сотрудника чаркой, почувствовал в вопросе подвох. Это был период кампании по борьбе с пьянством и алкоголизмом. Поэтому он стал горячо убеждать проверяющего, что в отделе сухой закон и дни рождения не отмечаются застольями. Хотя, чего греха таить? И кадровики вне службы не отказывали себе в возможности расслабиться.

Несколько слов о В.Н. Воробьеве, с которым мы сидели за столами напротив. Поначалу он не питал ко мне симпатии и доверия. Причина была во мне. Потому как я, несмотря на его старшинство (в 7 лет разница) не упускал возможности его "зацепить". А он не позволял такого даже равным по должности и возрасту, мог долго поддерживать в себе недружеский настрой за эти мои козни. На вечере, где отмечали присвоение мне звания "полковник" он сказал: "Виктор, я никак не ожидал, что ты пригласишь меня на этот вечер".

Прошли десятилетия. У каждого из нас служба шла своим путем. Недавно мы, бывшие политуправленцы, проводили Владимира Николаевича в последний путь. А за год до этого к 75-летию, поздравляя его в госпитале, я описал в рифме всю его жизнь от техника до замполита основного факультета академии Генштаба. Долгое время перед этим он руководил парткомом Главпура. Но первые мои шаги в отделе кадров прошли при его активном и положительном критическом воздействии. Могу с полной ответственностью сказать, что он способствовал быстрому становлению меня в новой, необычной и сложной должности.

Более тридцати лет минуло с той мартовской весны, а правдивая шутка, проверенная не раз жизнью, хорошо помнится. Говорили, что кадровая работа каторжная, но сладкая. В том, что каторжная, мы удостоверялись каждый день, а сладость так и не почувствовали.

Наш начальник Николай Николаевич, я думаю, не только мне говорил, когда предлагал работать в отделе, что от кадровика, как ни от кого другого, требуется самоотверженность.

Он сам, прежде всего, был подтверждением этого. И когда мы приходили на службу, даже в ранние часы, начальник был уже в кабинете в облаках дыма. Задерживаясь допоздна, уходили с работы, а Шашков все еще работал. Было непонятным: есть ли семья, личная жизнь. И только потом, познакомившись и сблизившись, став настоящими единомышленниками, мы поняли, что Николай Николаевич жил и служил во имя дела и своей работы.

Но это было потом. А тогда вслед за представлением в отделе последовало знакомство со всем коллективом управления. Встав на партийный учет в политотделе штаба у Ивана Владимировича Макерова, бывшего летчика, начальника политотдела авиационной дивизии, а затем Горьковского корпуса ПВО, я даже не мечтал и посчитал бы большой наглостью думать, что, аттестованный на политотдел корпуса ПВО с должности начальника отдела кадров политуправления, буду еще что-то выбирать. В те времена, если бы я кому-то открылся в том, что мое горячее стремление работать в войсках пересилило предложение стать инструктором отдела административных органов ЦК КПСС, меня бы осмеяли или просто не поверили. А с генералом Макеровым мы еще не раз обсуждали кадровые проблемы, но не думали, что я пойду по его стопам и пройду большую школу в 16-м корпусе ПВО, проработав почти 7 лет начпокором, получу очередное воинское звание "генерал-майор".

Опережая последующие события, кратко остановлюсь на Горьковском периоде службы. Самостоятельная высокая и ответственная должность начальника политического отдела корпуса ПВО стала для меня большим испытанием. Большой коллектив офицеров и служащих управления корпуса, почти два десятка частей различных родов войск и назначений заставляли многому учиться и вкладывать максимум усилий в дела. Много времени уходило на работу в истребительных авиационных полках и частях обеспечения, особенно в Правдинске. Полк постоянно осваивал новейшие типы МиГов. Здесь же проходили и войсковые испытания, доводка техники в процессе ее освоения. Заводчане из Горького считали полк своим цехом и заводской лабораторией. Анализируя состояние партийно-политической работы, я одновременно вникал во все тонкости жизни частей гарнизона. Присутствовал на полетах и разборе их, занятиях, тактических учениях, различных мероприятиях воспитательного процесса. Вместе с командиром полковником Г.В. Гоголевым и начальником политотдела А.В. Потеминым "выбирали" узкие места в обучении и воспитании. В работе с людьми сложностей не возникало. На мое стремление глубже войти в жизнь авиаторов, оказывать им необходимую помощь в решении стоящих задач, люди отвечали доверием и не скупились на поддержку. Через Правдинский аэродром была прямая связь с верхами. Большие начальники не любили приезжать поездом и, как правило, прилетали самолетом. Поэтому встречи и проводы в гарнизоне отрывали много рабочего времени у руководства корпуса.

За шесть с половиной лет в должности я работал с В.А. Артемьевым, В.И. Ожигиным и В.В. Костенко, которые находились в должности командира корпуса.

Владимир Александрович Артемьев, выросший до генерал-лейтенанта и впоследствии назначенный заместителем начальника Калининской (ныне г. Тверь) ВКА ПВО, произвел на меня неизгладимое впечатление. Человек глубокого аналитического ума, большой воли и твердого характера рожден был для армейской службы.

Высоко эрудированный, культурный и образованный. Способный от природы, все усваивал без особых усилий, вместе с тем отличался необычайным трудолюбием. Деликатный и тонкий в обхождении. Имея большую власть, никогда не использовал ее во вред людям, не выделял их по должностному положению. Всегда помогал всем, кто в этом нуждался. На первый взгляд суровый и мрачноватый, с густыми насупленными бровями, а на деле исключительно душевный и доброжелательный.

Своим внимательным и цепким взглядом глубоко проникал в человеческую сущность и редко ошибался в людях. С ним работалось легко, интересно, было чему поучиться. Он не терялся в любой сложной обстановке, а в боевой работе мог сконцентрироваться до предела. Пользовался авторитетом и уважением и в корпусе, и во всех верхних эшелонах. С ним советовались все, включая и старших начальников. Я полагал, что у него большое будущее. Но несчастный случай на служебном автомобиле, когда он получил серьезные травмы, помешал его службе. После излечения Владимир Александрович уволился из кадров. Все, кто его знал, служил с ним, благодарны судьбе за то, что она свела их в жизни.

Виктор Иванович Ожигин, сменивший В.А. Артемьева, продолжил эстафету ратных дел командиров 16-го корпуса. Своим трудолюбием, энергией, беспокойностью увлекал личный состав на качественное выполнение стоящих задач. Его инициатива и дотошность не знали границ. Он не растерял достижений предшественника ни в боевых делах, ни в работе с людьми. Умело опираясь на своих заместителей, Павла Андреевича Горчакова, начальника штаба Эдуарда Николаевича Ясинского, успешно руководил подчиненными войсками. Все мы работали с азартом, строили отношения на полном откровении. От ответственности никто не уходил.

Политотдельцы от нагрузок не отлынивали, старались работать, не отставая от жизни. Всем им благодарен я за учебу, помощь и разделение тягот нашей работы с людьми.

Мой предшествующий опыт полковой службы помог мне успешнее работать в корпусных частях. Как известно, легче учить на собственном примере, да и люди тогда больше верят. Бездоказательная метода "делай так, как тебе говорят" всегда являлась самой порочной. Ею в совершенстве владели люди, не имеющие войсковой практики, "проскочившие" без труда на различные штабные должности. Именно поэтому, не только я, но все, кто работал под командованием молодого майора В.Г. Базанова, верили ему и охотно шли на различные инициативы в деле совершенствования боевой готовности, будь то строительство хранилища для ракет № 61 или повышение эффективности боевого управления на КП зрп. У него, также как и у В.А. Артемьева, сильными сторонами в работе были строгий контроль, системность и высокая требовательность. В их умении все разложить по полочкам, логически осмыслить, найти решающие доводы, равных им я не встречал. Поэтому, встретив В.Г. Базанова в звании генерал-лейтенанта и должности помощника командующего округа по вооружению, я не удивился.

Вениамин Григорьевич в период становления полка находил деловой контакт, имел дружеские отношения и с А.И. Асеевым, прошедшим Великую Отечественную войну, из-за которой он так и не сумел получить высшее образование, но дослужил до "полковника", и сменившим его на штабе полка, способным инженером М.Н Прокофьевым, позже возглавившим службу вооружения 1-й Армии. У всех нас в ту пору, в том числе и у В.Г. Базанова, возникали сложности только в том, что Майк Николаевич становился неуправляем лишь тогда, когда на досуге получал возможность исполнять опереточные арии. Голос ему позволял, да и выносливости хватало. Если его не останавливали, он мог петь до тех пор, пока у слушателей не выдерживали нервы. И все-таки, я сожалею, что не сделал ни одной записи его импровизаций.

Но в ту бытность порою всем нам было не до песен. Первый выезд на Балхаш для выполнения боевых стрельб. Все сработало: и люди, и техника. Отличная оценка. Уже на радостях хотели нарушить "сухой закон" полигона. Но тут не очень добрый вестник, которым часто выступал капитан из особого отдела: "В полку пожар. Сгорел весь парк боевых машин". Но на то и командир, чтобы не теряться в сложной ситуации: "Спасибо за информацию, - ответил он, - приедем, разберемся. А пока что будем выполнять очередные стоящие задачи так, как ничего не случилось".

В поисках причин и виновных в части перебывало много "гостей". Как сейчас, помню приезд в Борки комплексной группы офицеров - проверяющих из штаба и политуправления. Коллектив полка еще не совсем опомнился от происшествия в автопарке и грозного приказа в этой связи, как нагрянула неожиданная очередная проверка. Не секрет, что обо всех плановых проверках с "верхов" в войсках обычно знали. Телефон "доверия" в округе работал исправно. А тут нежданно-негаданно, да столько народа.

Поработав не один день, и не найдя "криминала", политуправленцы: лектор А.Н. Шумаков, старший инструктор комсомольского отдела А.А. Чайка и возглавлявший их неприступный инспектор А.П. Марков (получивший за внешнее сходство кличку "Охлопков") признались в том, что намеревались ехать в другое место. Но проводивший инструктаж Н.В. Петухов в конце занятия неожиданно спросил: "А у кого сгорел автопарк, пока они находились на полигоне?" Ему ответили. Он и перенацелил: "Вот и езжайте к Базанову и Наземнову".

Подопечные войска, бессильные как-либо воздействовать на такую "плановость", могли только подшучивать, мол, нет порядка в этом "птичнике", имея в виду сочетание сразу нескольких фамилий (Петухов, Воробьев, Чайка и Курятов). Поток воспоминаний бесконечен. Уверен, что даже в отдельной книге их все не вместить. И все это - люди, люди...

Возвращаясь к началу моей службы в Москве, вспоминаю. При вхождении в должность в помощи и советах мне никто не отказывал. В числе моих наставников оказался добрейшей души человек, светлый образ которого я сохраню до конца жизни. Это Виктор Александрович Федоров. Политработник с большой буквы. И в радости, и печали он всегда был рядом. В тот напряженный начальный период он первым протянул руку помощи и привел меня в инспекторскую, так называли самую большую комнату у нас на третьем этаже, где сидело 6 офицеров. За спиною у каждого была большая жизнь в политработе. Без назидания, как старший брат младшему, он рассказал о жизни и службе в политуправлении, успокоил, мол, "не боги горшки обжигают", и обещал постоянную помощь и поддержку. И эти слова он подтверждал всегда, пока был жив. Сколько я помню выездов под его руководством, как начорга, и при его участии, В.А. Федоров для всех служил маяком на запутанных путях бумаготворчества. Он свободно обращался с авторучкой и бумагой, не робел перед ними, умел найти нужное, емкое и умное слово, от которого шел запев всего доклада или выступления.

Великий опыт оргпартработы, глубокого проникновения в человеческую психологию позволяли ему успешно работать начоргом политотдела Армии, политуправления округа, кадровиком в Главпуре, и, наконец, секретарем партийной комиссии в округе. Об его мудрость раскалывались и грубость, и интриги разных военных чиновников. Он не боялся авторитетов именитых начальников в генеральских мундирах и был выше их амбиций, служа только людям и делу. Уйдя в отставку и занимаясь общественными делами, продолжал цементировать наше ветеранское товарищество и был генератором различных идей. Эта книга воспоминаний - дань его неутомимости, ибо он первым и не раз выступал с инициативой подготовки и издания ветеранских мемуаров.

Признаюсь, только такие люди позволяют найти равновесие в трудную минуту. А такое случилось однажды со мною. Мне поручили в первый раз подготовить план выезда группы офицеров управления. Вроде, и дело-то несложное. Потом приходилось составлять множество самых различных планов. Но тогда по молодости я почему-то стал заниматься текучкой кадровой работы и не рассчитал время. Прозвучала команда на инструктаж, а плана не было. И тут на меня напал колотун. Бремя ответственности мне показалось таким невыносимым, что меня стала бить дрожь, подобие лихорадки, и не отпускала несколько минут. Не подвернись с помощью сослуживцы, я не знаю, чем бы для меня это кончилось. Такого состояния ни до, ни после я не испытывал.

Но жизнь входила в рабочее русло. Как положено, составив план вхождения в должность, стремился побыстрее его реализовать. Имелся еще план профессиональной и идейно-теоретической подготовки. Не говоря уже о том, что каждый инструктор вел объемистую кадровую книгу, где, как в сегодняшнем компьютере, можно было найти многое. По каждому политработнику делали комментарии, характеристики особенностей, включая семейное положение и вредные привычки, плюс наблюдения. Из этого складывалась объективная характеристика.

Хоть и очень редко, но случались ошибки в назначении. Не все начальники сдерживали напор протекционистов разных уровней, желающих пристроить своих "кандидатов" поближе к столице без учета их способностей и возможностей. Это была, на мой взгляд, самая большая трудность в работе кадровиков политуправления. Не новость, каждый начальник старался прихватить с собою тех, кто перед ним отличился на прежнем месте службы, будь то Урал или Север. В бытность Н.В. Петухова и Н.Н. Шашкова растили и выдвигали заслуживающих этого окружных политработников и меньше со стороны. Шло большое движение кадров. Они не старели, не засиживались.

Вспоминается строгий разговор в политуправлении Войск ПВО при назначении меня начальником отдела кадров. Требовали прекратить "порочную" практику опоры только на окружные кадры и не чинить препятствия начальникам, желающим выдвигать своих, проверенных людей. Требование учел, но то, чему учил Н.Н. Шашков, оставалось руководством к действию - в первую очередь "двигать" свои, окружные кадры.

И еще об ошибках. Темным пятном осталась в памяти волокита с письмами и жалобами и, в конце концов, увольнение из армии своего однокашника по учебе в академии Леонида Бедрицкого. Ошибка была давнишняя, когда его отбирали на ротного политработника в РТВ еще до академии. Человек не обладал необходимыми качествами, дослужив до начальника политотдела базы, готовился к очередному званию "полковник", но не захотел установить деловые отношения с командиром части. Ни разговоры, ни уговоры не действовали. Был уволен.

При Н.Н. Шашкове инструкторам предоставлялась полная свобода в предложениях кандидатов на выдвижение. Практиковались короткие совещания в отделе, когда все сообща предлагали кандидатов из своих направлений на какую-нибудь освободившуюся большую должность. Для более глубокого и детального изучения проводились выезды на места службы в части и подразделения. Так было и со мною. Доверяя инструкторам, начальник и заместитель редко выезжали с этой целью. Руководство управления полностью доверяло начальникам отделов, особенно, если они подбирали офицеров в свои коллективы. Так, из 1-й Армии в наш отдел последовательно были назначены: Виктор Васильевич Пере-возников, Анатолий Иванович Жуков и Юрий Михайлович Кулагин. Предпочтение отдавали тем, кто окончил ВПА им. В.И. Ленина и "прошел" полк. Виктора Григорьевича Никулина рассмотрели в отдел, как кадровика-профессионала. Как-никак, за его спиной работа начальником отделения кадров политотделов 10-й и 1-й Армий, где он с "азов" прошел кадровую науку на практике. Он не делал для себя новых открытий в отделе, как я. Еще находясь в Балашихе, уже консультировал нас по армейским кандидатам на выдвижение. Даже потом, уйдя в отставку, постоянно служил "палочкой-выручалочкой" всем, кто не мог найти какую-то информацию по кадрам Войск ПВО. Честнейший и самоотверженный человек, всегда отзывался и приходил на помощь по любому поводу. Был нежным воспитателем своих детей, многочисленных внучек и внучат.

Его скоропостижная смерть потрясла всех ветеранов. В последний путь его провожало множество сослуживцев, которых он объединял своей добротой и бескорыстной заботой. Всю свою 74-летнюю жизнь он имел только друзей и добрых товарищей. Прощаясь с ним, никто из присутствующих не остался безучастным. Лейтмотивом траурного настроения были такие слова:

Он - славный сын своей эпохи

С названием XX век.

Ушел внезапно в путь далекий

Такой всем нужный человек.

Но знаем все мы, не бесследно

Ушел с Земли он в смертный час.

Оставил зримый путь победный

При жизни Виктор среди нас.

Живет в учениках и детях,

И в детях их детей живет,

Тем продолжая на планете

Добра и разума полет.

Затруднения возникали разные. Вспоминается, как однажды Николай Николаевич дал мне с утра задание: "К обеду должно быть представление на этого кандидата для выдвижения на дивизию". Недостаток опыта и особенности кандидата не позволили мне развернуться. К обеду, кроме заезженных общих, стандартных фраз, я ничего не выдал. Заглянув перед обедом, начальник коротко спросил: "Ну, как?" Я ответил, что не получается, уж очень сложный кандидат.

Тогда Шашков съязвил: "Не думай, что ты такой умный. Если было бы что написать, я сам бы это сделал".

Николай Николаевич был хорошим учителем и знал, как обращаться с человеческим "материалом". Он прекрасно видел, что первые полгода я настойчиво заставлял себя перестроиться от полной войсковой самостоятельности на штабную и канцелярскую обстановку. Шла настоящая ломка. Со стороны, наверное, это было виднее. Через несколько десятков лет на ветеранской встрече бывшая заведующая секретной частью Елена Павловна Иваненко мне сказала: "Заметно было, как вы мучались..." Осознавал это, думаю, и Шашков. Но вида не подавал. Однажды он меня спросил: "Как идет вживание в новую должность? " Я откровенно ответил, что не ем, не сплю, даже в весе потерял, жена замечает. Он усмехнулся и говорит: "Меня это мало беспокоит. Главное, чтобы работа шла успешнее". Возможно, это жестоко. Но я и тогда, и потом считал, что его метода была правильная. Если бы я сам себя не переборол, трудно сказать, что из меня получилось бы.

Шашков вырос от сохи, в прямом смысле. Сельским парнишкой ходил за несколько километров через лес и поле, чтобы закончить семилетку. И только в 27 с лишним лет, пройдя школу жизни сначала авиамехаником в годы войны, а потом в боевых действиях в КНДР, от младшего технического специалиста до работника политотдела дивизии, он получил среднее образование. Совмещая службу и учебу в школе рабочей молодежи, сумел окончить 10 классов с серебряной медалью. А потом в академии освоить полный курс наук авиационного факультета с золотой медалью. Получив в средней школе лишь одну четверку по русскому языку, а в академии по аэродинамике и самолетовождению (из 38-ми зачетов и экзаменов), всю жизнь работал над собою, много читал и писал. Журналисты восхищались тем, как Шашков пишет статьи в газету. С чистого листа шло изложение материала. Кроме ручки и бумаги никаких подручных пособий. В редакции газеты "На боевом посту" говорили: "Если материал от Шашкова, то можно сразу в набор. Исправлений не бывает". И я благодарен Николаю Николаевичу за то, что он научил меня, думаю и не только меня, не робеть перед листом чистой бумаги, не пугаться того, чтобы свободно излагать свои мысли. Но такое состояние пришло не сразу.

Из своей жесткости Шашков не делал секрета и не прятался за ширму: он три шкуры "драл" с себя. К себе был беспощаден. Могучий от природы, крепкого крестьянского сложения и здоровья, он даже болезни переносил на ногах, работал с температурой, не откладывая дела. Он мне почему-то напоминал по своим человеческим данным маршала Г. К. Жукова: и простым происхождением, и хваткой, крепким практичным умом, внешним обликом, необычайным трудолюбием, жесткостью во имя дела и добродушием, любовью к людям-труженикам. Позже я убедился, что от него и дома исходил такой, можно сказать, деспотический настрой.

Жена, великая труженица Нина Леонтьевна, его опора и поддержка в жизни, тянула на своих слабеньких плечах весь семейный воз: двоих сыновей и старых родителей. Начав работать почти в 15 лет, успевала успешно решать задачи в педагогических коллективах и в доме. Уйдя на пенсию, продолжала еще 8 лет трудиться в школьной системе. Награжденная медалью за самоотверженный труд в период Великой Отечественной войны, юбилейными знаками, став "Заслуженным учителем республики", она скромно о них умалчивала, отмечая награды мужа. Именно ей, в первую очередь, принадлежит заслуга в воспитании и обучении двоих сыновей, Сергея и Павла. И тот, и другой, получив высшее образование, вышли на большую дорогу жизни и вместе с внуками Николая Николаевича продолжают утверждение на ней рода Шашковых.

Почти все кадровики выходили из отдела на большую работу с определенным "знаком качества". Чтобы не быть голословным, назову некоторые фамилии. В Главпуре на ответственных должностях работали В.Н. Воробьев, В.А. Выпов, Ф.И. Губарев, В.В. Перевозников, Ю.М. Кулагин, Л.Ф. Котов, В.Н. Соколов и другие. Подготовка в отделе давала возможность офицерам найти себя в любых сферах деятельности, на разных участках. Так, В.В. Перевозников работала различных ответственных должностях, последнее время трудился в администрации Совета Федерации России, Л.Ф. Котов - в аппарате правительства Московской области, В.Н. Соколов - в контрольно-счетной палате Москвы. Эти примеры можно было бы продолжить.

Пройдя свой возрастной цикл армейской службы и пребывая в отставке, я регулярно встречаюсь со своими сослуживцами, в том числе и бывшими политуправленцами. В нашей ветеранской организации политуправления насчитывается более ста человек. В нее с охотой вступают не только бывшие офицеры управления, но и наши сослуживцы по округу с командных, инженерно-технических должностей. В совете ветеранов сменилось немало инициаторов ветеранских дел. Кто попросился отдохнуть от работы, а кто, как это не прискорбно, уже расстался с нами навсегда. Но процесс идет, приходит новая смена.

Генерал А.С. Иванов, проверенный долгой совместной службой и непростыми ветеранскими хлопотами, остается бессменным председателем, хотя и не раз просил, чтобы его переизбрали. Это его беспокойная натура и настырность привели многих уважаемых офицеров и генералов округа к работе над этими воспоминаниями. Как говаривал В.И. Ленин, лучший способ отметить праздник, это подвести итоги сделанному. Какие бы не состоялись в августе празднества к 50-летию МО ПВО, души ветеранов согревает возможность рассказать своим детям и внукам о службе в столичном округе, оставить в истории память о лучших годах жизни. Члены совета ветеранов, как и ранее, на прежней службе, готовы к помощи и сотрудничеству. Немалый возраст не мешает быть активными штыками М.Д. Бондаренко, Ф.И. Губареву, И.Н. Егорову, Ю.А. Захаренкову, А.И. Киринюку, Д.Ф. Ковальчуку, И.Л. Коледе, Г.А. Наумову, В.Я. Ульянову, А.А. Чайке, И.Я. Чупракову, Г.С. Шевченко. До самого последнего дня, не жалея своих сил, работали среди нас В.Н. Воробьев, Б.П. Мирошниченко и В.Г. Никулин.

Мне особенно приятно, что в памяти и воспоминаниях наших ветеранов отчетливо живут такие люди, как Николай Николаевич Шашков. Готовя статью, я встретился с генералом в отставке И.Б. Ковыриным. Судьба долго вела его вместе с Н.Н. Шашковым одними дорогами службы.

По рекомендации молодого замполита полка секретарем комитета ВЛКСМ части избрали И.Б. Ковырина. Являясь техником, он не раз наблюдал такую картину. На станции, которая выполняла функции командного пункта, дежурило значительное количество офицеров. Днем личный состав находился на рабочих местах, и жизнь шла по установленным правилам несения боевого дежурства. В вечернее время оживление спадало, и тогда холостяки, а на станции среди них большинство - молодые офицеры, садились за стол и "расписывали пульку" (играли в преферанс). Замполит полка, готовясь к увольнению, уже давно махнул рукой на такие мелочи. Посещая станцию, сам нередко занимал пустующее место и "резался" в карты, пока его не обыгрывали. Но вот он уволился.

В должность заступил майор Н.Н. Шашков. В первый же свой приход он застал игру в разгаре. Войдя в помещение, он выдержал паузу, дождавшись команды: "Товарищи, офицеры!", подошел к столу с преферансистами и строго предупредил, чтобы впредь подобного не допускали. При подведении итогов за месяц доложил офицерам полка о такой пустой трате служебного времени и получил поддержку от командира.

Ради объективности надо сказать, что холостяки ушли "в подполье" и продолжали свое увлечение в офицерском общежитии, при этом оставляя отдельных лейтенантов без месячной получки. Тут уж в этот процесс включился секретарь комитета комсомола. Заключив союз, офицеры-активисты стали совершенствовать игру в преферанс и, достигнув мастерства, "раскрутили" главного покусителя на лейтенантские зарплаты. Вот так, "клин клином", и разрешился финансовый кризис у молодых офицеров.

"Н.Н. Шашков о себе не любил много говорить, - вспоминал И.Б. Ковырин, - да, многие и не знали, что предшествующие годы службы он посвятил авиации. Специфику зрп С-25 освоил быстро и не испытывал никаких проблем общения с инженерно-техническим составом. Вечерами подолгу засиживался в кабинете. На огонек часто приходили офицеры и члены их семей. Всех он внимательно выслушивал и помогал разрешить конфликтные ситуации. Завершая свои наблюдения, ныне уже ветеран, И.Б. Ковырин подтверждает то, что "Николай Николаевич остался в памяти, как человек исключительно преданный делу, которому он посвятил всю свою жизнь, высокоорганизованный, с чистыми руками и светлой головой".

Другой ветеран, летчик, участник Великой Отечественной войны Василий Петрович Акимов не может не вспомнить совместную службу с Н. Шашковым. В их судьбе много общего.

Рано по велению сердца они оказались в рядах авиации. Николай Николаевич в августе 1942 г. прочитал похоронку о гибели своего старшего брата Ивана, а в декабре он уже принимал военную присягу и учился в Яновской военной школе авиационных механиков. Потом готовил к боевым вылетам самолеты на аэродроме (деревня Борки), участвовал в боевых действиях в КНДР в истребительной авиационной дивизии Кожедуба, где в полку на комсомоле под руководством летчика и начподива Н.В. Петухова проходил проверку делом.

В.П. Акимов знакомится с Н.Н. Шашковым, принимая от него должность в ИАП (ст. Воротынск в 18 км от Калуги). С тех пор они уже поддерживают добрые дружеские отношения до конца службы. Позже, работая инспектором по авиации в политуправлении, Н.Н. Шашков видит, как самоотверженно, один за весь политотдельский аппарат (тогда все оказались на учебе) работает пропагандист В.П. Акимов. Сам "пахарь" и трудоголик, он не может не помочь достойному офицеру. Все время отслеживает его служебный путь и помогает ему в заслуженном росте. О переводе В.П. Акимова на очередную должность искренне горевал начальник политотдела иап Анчеев Игорь Николаевич. Он сожалел об уходе такого прекрасного политработника и толкового пропагандиста. А служба привела В.П. Акимова в политотдел Никулинской школы младших авиаспециалистов. Здесь Василия Петровича привлекали не лебеди в бассейне, а объемная, напряженная работа с молодыми сержантами и солдатами. Школа, к тому же, несла дополнительную нагрузку с большим количеством всевозможных сборов и занятий для руководящего состава округа. Было где развернуться. Он не засиделся. Его выдвинули в отдел пропаганды и агитации политуправления округа. Он облагородил и усилил инструкторский состав пропагандистов. Светлая память о Николае Шашкове живет в его сердце. На мой вопрос: "Какие воспоминания остались от совместной службы с Николаем Николаевичем?" - ответил коротко: "Я многое перенял от него и, прежде всего - ответственность, великое трудолюбие и уважение к людям".

Много памятников способен оставить человек на земле, но все они подвержены воздействию природы и времени. И только самоотверженные дела во имя своей страны, своего народа, добрые свершения на благо людей продолжают жить в их сердцах и памяти.

Только память человеческая нетленна.

По материалам книги
"Ветераны округа вспоминают"
К 50-летию Московского округа ПВО
Москва
Академический проспект
2005 г.

Аркадий Шмерлев

ВТОРАЯ ПРЕДПОСЫЛКА К ПОЖАРЧИКУ

Этот случай произошел зимой 1957 года в г. Быхов, Белоруссия. С этого аэродрома, с самолета Ту-4 началась моя офицерская служба. Попал я в Дальнюю Авиацию по распределению. Общежития не было, поэтому все снимали «углы» но частных квартирах в самом городе-селе. На конвертах писали «город Быхов». А в жизни – село, районный центр. Даже света в домах еще не было. Только в конце 1955 года построили маленький кинотеатр и питался он энергией от танкового дизеля с 20 до 23 часов. Свет давали и в село. Снял «угол» и я. Выдали мне зимнюю одежду и давай, братец, на мороз – голыми ручками крутить гаечки. Все мечты о гусарской жизни развеялись вмиг. О самом самолете Ту-4 знания были очень поверхностные Нас готовили на самолеты Ил-28 и МиГ-15. Самолет был начинен современным для того времени оборудованием, которое было скопировано с американскою В-29 и В-25. И на каждый самолет, по штату, был положен техник-электрик, который входил в состав наземного экипажа. Вот с этого поста я и начал свой путь, с этого началась совершенно иная жизнь.

На самолете давно не было штатного электрика, и это было видно по всему. Когда меня подвели к этой «летающей крепости», там как раз работали рабочие с завода изготовителя по доработкам. Меня к самолету подвел начальник группы и познакомил с хозяином самолета – борттехником по фамилии Толстолап. И тут сразу за дело. Борттехник дал мне первую вводную, т. е. поставил задачу обеспечивать доработчиков электропитанием. А это значило, что утром я должен был привезти с зарядной станции аккумуляторные батареи для питания электропаяльника, а вечером отвезти обратно. Батарей всего четыре, и вес каждой 40 кг. Ну я, естественно, спросил ею: «А где брать машину для привоза?» Тут он стал вовсю смеяться и высказал такую фразу: «Ну ты, лейтенант, и даешь, какую машину? Сбей какие-то санки и вперед, волоком, как бурлаки…» А до АЭС было 2 км. По снегу тащить такой вес еще пол-беды, а вот когда пересекаешь рулежку, очищенную до бетона, вот тут – и трагедия, и комедия! С меня валил пар как с паровоза,несмотря на 30-градусный мороз. Да еще одежда тяжелая и неуклюжая… Вот так я начинал закалять свою сталь. Хватит об этом. Перейду к основному вопросу рассказа. Время шло. Примерно через полгода службы утром было общее построение всего полка, прямо но аэродроме. Ко мне подходит техник-оружейник и говорит: «Аркадий, у меня неисправность, и командир отпустил меня пораньше на самолет исправлять ее. Можно я без тебя подключу самолет под ток?» И я разрешил. Этот техник мне в отцы годился. Я думал, что он опытный. Он быстро ушел к самолету. А где-то минут через двадцать прибегает и говорит: «Слушай, я что-то не ток включил. Все неправильно работает, а с одного блока пошел дым и он сгорел. Пошли, помоги разобраться». Ток тихонько мы с НИМ ушли с построения. А пока шли, из его рассказа я сделал вывод, что он подключил «кару» с перепутанной полярностью. Мое предположение подтвердилось – вольтметр сети шкалил в обратную сторону. А «кара» – это аэродромный источник питания постоянным током. Исполнение, примерно, как сварочный аппарат. Мотор полуторки, генератор, рома на четырех колесах и возили это «чудо» от самолета к самолету несколько человек, из тех, кому нужно было питание. Я переключил провода, все стало в норме. Сгоревший блок оружейник заменил, и но этом пожарчик закончился. Я хочу сделать вывод. С моей стороны было прямое нарушение основного документа, где было написано, кому из членов экипажа разрешалось подключать самолет под ток. А блокировки никакой тогда не было. И по этой причине были пожары с тяжелыми последствиями. Благо об этом случае начальники не знали. Для себя вывод я тоже сделал.

ПЕРВЫЙ, ОЧЕНЬ ПОЛЕЗНЫЙ УРОК

Прежде чем продолжить рассказ – пару слов о себе, чтобы читатель мог лучше представить себе всю картину в целом. Вырос я в семье юристов, один ребенок в семье. Интеллигентная семья. И понятно любому, что трудовые навыки у меня были нулевыми. Все трудности начались с началом войны. Эвакуация, скитания, недоедание, холод, бомбежки и т. д. Это отдельная большая тема. Я хочу коротко читателю этих строк дать сравнение моего детства с детством тех детей, которые выросли в селах. Это небо и земля. Вот только в войну я узнал, как держать лопату, топор и др. навыки. И вот те, которые со мной учились в училище и были из сел, – они легче и менее болезненно вошли в эту, совсем новую для нас всех роль. Получился резкий контраст между тем, чему нас учили, и тем, с чем пришлось ном столкнуться в практической жизни. Преодолеть этот «овраг» удалось благодаря молодости и здоровью, а также поддержке ветеранов, фронтовиков, которые умело делились с нами своими навыками.

Зима 1954-55 годов выпала суровая. Как работать на 30-градусном морозе – нас не учили. Техника старая, мало знакомая. На первых шагах пришлось испытать растерянность, неуверенность, даже разочарование. И, повторяю, только благодаря хорошим товарищам удалось выстоять и выйти победителями со столь сложного периода жизни.

Теперь, непосредственно, о том самом уроке.

Быхов 1955 г., январь. Самолет Ту-4. После длительного полета самолет возвратился с замечанием по моей специальности. Не включался в сеть третий генератор. После ряда проверок дело дошло до реле, которое включало генератор в сеть. Реле необходимо было снять и проверить но стенде. Я уже знал некоторые подробности от соседей-коллег, как его снять. Нужно было отвернуть 4 винта. Реле было расположено вверху, на мотогондоле двигателя, в специальном отсеке. Я думал с этой задачей справиться быстро и поэтому не одел теплых брюк, которые техники метко назвали «глушителями». В них очень неудобно работать, особенно с маленьким ростом. Я их часто не одевал. А тут ударил мороз под 30 градусов. Я в теплой куртке, в валенках и в голифе залез на двигатель, сравнительно быстро отвернул 3 винта, а последний, дальний, к которому подход был плохой, не давался. Что я только не приспосабливал, коленки замерзли, руки тоже, о винт ни с места. Провозился более часа, кручусь, ругаюсь.. Смотрю, поднимается на двигатель стартех Сабошный и говорит: «Что ты сынок ругаешься? Не замерз?» Я ответил, что с одним винтом вожусь уже час. Поднялся он ко мне, внимательно все осмотрел и говорит: «Сбегай вниз и принеси большую отвертку с деревянными щечками и большой молоток». Я мигом все принес, не понимая, к чему такой инструмент? Смотрю, он берет эту отвертку и старается подсунуть ее сбоку головки злополучного винта, затем молотком ударяет по торцевой части отвертки, и головка винта улетает прочь. Спокойно снимает реле и отдает мне. Я спросил, как быть с оставшимся обрубленным винтом? Очень просто: «Возьми пассатижи и выверни его». Ну, думаю, вот это да – вот как надо работать. А он, видя мое изумление, произнес: «Это самый лучший способ - "одесский"». Я столько провозился, пальцы все посбивал до крови, а он за пару минут все сделал. Эта капля живого примера буквально вошла пронзила всю мою душу. Такой пример стал для меня символом и компасом во всей дальнейшей жизни. Понятно, что таких примеров можно привести множество, с ними сталкивался часто, но вот именно этот эпизод обрел такое для меня значение. Я стал реже обращаться за помощью, старался находить свои способы и методы выхода из сложных ситуаций.

В конце лета 1973 года - меня, как офицера запаса, призвали на действительную военную службу на 2 года. Призвали в самый неподходящий для меня момент. Я был в это время в отпуске, и мои документы на оформление летного свидетельства находились в Москве. Хорошо еще, что к моменту призыва, мое свидетельство было уже оформлено и находилось в летно-штурманском отделе (ЛШО) МАП, в аэропорту Мячково. Этот аэродром находится за окраиной подмосковного города Лыткарино, южнее аэропорта Быково.

Мне пришлось срочно, еще находясь в отпуске, «сгонять» на нашем заводском Ли-2 в Москву, в ЛШО. Переночевав у друзей, на утро я пришел в ЛШО, получил свидетельство и опять, с нашим же самолетом, вернулся в Воронеж. Потом начался «болезненный» процесс увольнения. Через несколько дней, в связи с призывом, меня на заводе рассчитали, и я с тяжелым сердцем покинул Воронеж. Семье предстояло трудное время, - у нас в Воронеже никого не было, моей дочке тогда исполнилось всего то 7 месяцев. А я, по воле государства, оставив семью, отправлялся в неизвестность. На душе было, если мягко выразиться, - нехорошо…

4 сентября я улетел самолетом в Киев, куда у меня было предписание. Из аэропорта Борисполь я поехал в военную комендатуру Киева, в районе метро «Арсенальная». Пока я добрался – уже кончился рабочий день. Дежурный офицер в комендатуре объяснил, где находится та часть, куда мне надлежало явиться. Я приехал туда уже вечером, а там дежурные офицеры направили меня в военную гостиницу, как раз недалеко от штаба, до утра.

«Гостиница» оказалась старинным зданием из красного кирпича, в каком то тихом переулке, по всему видно, - бывшая казарма дореволюционной постройки. Возможно, бывшее кадетское училище. Меня там приняли, оформили, провели в «спальный» зал. Помещение – ну казарма и есть казарма, стены толстые и потолки высокие. В этом зале стояло много кроватей, в несколько рядов, уюта ни какого, но было чисто. Я выбрал свободную кровать, и расположился на ночлег. Народу в этом зале было немало, в основном молодые офицеры, только что закончившие военные училища и направляющиеся к месту службы. Были и командировочные офицеры, а также несколько человек с «гражданки» – призванные из запаса.

Наутро нас, несколько человек гражданских, пошли вместе в штаб. Мы еще с вечера разговорились – такие же «двухгодичники», и по специальности тоже, как и я, «слоны», - по самолету и двигателю. Они были в прошлом выпускники московского авиационного института (МАИ). Из гражданской авиации я был один. Когда находишь «товарищей по несчастью», легче преодолевать трудности. Нас направили в отдел кадров. Принимали по одному. Всех моих новых «знакомых» направили в Чернигов, в Черниговское Высшее военное авиационное училище летчиков. Я зашел последним, думал – тоже поеду вместе с ними, в одну часть, но тут дело приняло совсем другой оборот. Меня направили в Ворошиловград (Луганск), в Ворошиловградское Высшее военное авиационное училище штурманов (ВВВАУШ). Причина была видимо в том, что я на «военке» в училище изучал транспортный Ан-12, которые были и в ВВВАУШ.

Мне вручили новое предписание взамен старого, выписали проездные документы, и объяснили, как добраться от вокзала в Ворошиловграде до училища. Ребята, которых направили в Чернигов, дождались меня, я им сказал, что наши пути расходятся – я еду в Ворошиловград (а им надо было ехать на автовокзал, а далее, до Чернигова – автобусом). На прощание, в скверике, рядом со штабом, мы выпили по кружке пива «за удачу». В те годы во многих городах, в теплый период, выкатывали в «бойкие места» бочки на колесах с пивом или квасом. После этого еще немного поболтали, покурили и разошлись в разные стороны. Я приехал на вокзал, сразу в воинской кассе оформил билет на поезд, который уходил под вечер. Остаток дня я погулял по Киеву, написал домой открытку, пообедал и снова поехал на вокзал. Вскоре я уже ехал в полупустом купейном вагоне в Ворошиловград…

Настроение было – хуже не куда. Утром я прибыл в Ворошиловград, как мне и рекомендовали в Киеве – поехал в училище на такси, в тот район добираться с вокзала было проблематично. А место, где находилось училище, называлось «Острая могила». Я таксисту тогда так и сказал: - «… до острой могилы, пожалуйста!», он меня и довез до КПП училища. Военный городок был большой, примерно, как и в Баку «Красный Восток», рядом с которым мы когда то жили. Пришел в штаб, представился, вручил сопроводительные документы. К моему удивлению, меня отправляли дальше, в учебный полк в Бердянск Запорожской области. А я то думал, что Ворошиловград – конечная точка моего армейского «вояжа». Мне предстояло служить в полку, где эксплуатировалась довольно «редкая» техника – турбовинтовой противолодочный самолет-амфибия Бе-12 «Чайка»…

Но, сначала меня направили в гостиницу городка, а после обеда приказали явиться на вещевой склад и получить форму. В гостинце я быстро оформился, пообедал в столовой там же, и пошел на склады. Долго ждал кладовщиков, часа два, не меньше. Хотя, по времени работы склада, они должны были находиться на месте. Наконец, появились два прапора (прапорщика), и началось «одевание». Мне подавали форму, - комплект за комплектом, я надевал ее примеряя, иногда украдкой глядя в зеркало. Чувство было такое, как будто снова поступил в училище, - «прощай дом и свобода»…

«Барахла» мне навалили – целую кучу. Это и повседневный костюм, и парадный костюм, вторые брюки повседневные, комплект рубашек повседневных, комплект рубашек белых к парадному костюму. А так же полевую форму, а к ней вторые галифе, офицерский ремень, портупею, кобуру для ПМ, шинель повседневную, вместо шинели парадной – отрез светлого сукна, комплект носков. Не «обошли» меня и с обувью - туфли, две пары сапог, а так же шапку, шарф, три фуражки, плащ-палатку, летнее пальто, белье – тонкое и теплое, массу погон, звездочек, эмблем, кокарды, петлицы, несколько пар перчаток, полевую сумку и еще чего то, уже и не помню. У меня тогда создалось впечатление, что родная советская армия решила меня «одеть» на всю оставшуюся жизнь…
«А техническую форму, - сказали мне, - вы получите на складе в Бердянске».

Я, глядя на кучу выданного мне барахла, как говорится, чуть «на.…» ни сел! Настроение и так плохое было, а тут вообще упало до «нуля»! Как все это тащить? Впору носильщика с тележкой нанимать… А еще и техническое барахло предстоит получить! Слава Богу, что не сразу, и не здесь, а то так и бы умер на этой куче казенного «добра». «Одевали и обували» меня больше часа, ведь надо было еще и мерить одежду, обувь и фуражки. Затем всю мелочевку я сложил в полевую сумку, а все остальное вместе с прапорщиками плотно уложили на расстеленную плащ-палатку, свернули ее в огромный тюк и перевязали каким то проводом. Тюк получился большой и тяжеленный, едва «допер» его до гостиницы.

На завтра, после обеда у меня был поезд, и ехать надо было до Верхнего Токмака, а там глубокой ночью пересадка. Одно радовало, что поезд идущий из Днепропетровска до Бердянска прибывал в Верхний Токмак через 15 минут, после прибытия поезда Ворошиловград - Симферополь, на котором приезжал в Токмак и я. Вечером в номер, в котором я поселился до утра, пришел парень моих лет. Номер был двухместный, и он здесь жил. Разговорились – оказался командировочным, доработчиком из Тарту. Выполняет здесь бюллетени на продукции своего завода – аварийных самописцах режимов полета МСРП-12, которые сейчас все называют «черными ящиками» (хотя они шарообразной формы и оранжевого цвета).

Мой сосед оказался, как говорится – «своим человеком», - заводским. С ним мы быстро нашли общий язык, он, оказывается, иногда работал и с нашими, воронежскими доработчиками. Такой же веселый, как и все доработчики. Весь вечер болтали, травили анекдоты и смеялись, вспоминая забавные истории из жизни доработчиков. Хоть немного тогда хандра у меня прошла, немного легче стало на душе. В конце концов, не в тюрьму же я сел, а стал на два года элитой советской армии – офицером ВВС. Многие всю жизнь мечтают стать офицером, да не всегда это выходит, а тут «здрасьте вам через окно!» - нежданно надел офицерские погоны. Одно меня угнетало – это то, что только переучился на борт и получил летное свидетельство, - летать бы мне и летать, а тут на тебе – опять техником на земле! Да и из дома, от семьи – невесть куда занесло. Ничего не скажешь, – нанесла мне тогда судьба неожиданно «удар ниже пояса»!

Но что делать, жизнь продолжается, и надо принимать ее правила. А сейчас, по прошествии многих лет, - я не жалею, что тогда призвали меня в армию. Эти годы тоже можно смело ставить в число лучших лет в моей жизни, ну если и не лучших, то уж неплохих - точно. Я хорошо помню тот вечер в Ворошиловграде, и сам не знаю почему. Наверное, тогда я мысленно перенастроил себя на позитив, пришло сознание, что все хорошо, а полетать я еще полетаю, главный «задел» уже у меня есть, я переучен и после армии меня возьмут на работу туда, откуда и призвали. Это не сегодняшние смутные времена…

Нет нужды говорить, что пришлось заказывать такси и на вокзал выезжать пораньше со своим тяжелым и громоздким тюком с форменным барахлом. Билет взял в воинской кассе без проблем, а тюк сдал в камеру хранения и остаток времени «убивал» возле вокзала, заодно и пообедал в вокзальном ресторане. Когда садился в поезд, в тот же вагон сел капитан ВВС, которого я видел утром в штабе, когда получал проездные документы. Его провожала семья. Когда поезд тронулся, мы с ним разговорились в коридоре, - он ехал в соседнем купе. Он тоже меня видел в штабе. Оказалось – едем оба в Бердянск. Это уже было немного «веселее», хоть помочь мог с моим неподъемным тюком. Его звали Виктор Ш., он был электроником, и в Бердянск переводился на майорскую должность начальником группы РЭО (радиоэлектронного оборудования). Ночью мы вместе вышли в В.Токмаке, он помог мне вытащить этот «чертов» тюк, сбегал с билетами в вокзал – у нас мест на проходящий поезд не было, закомпостировал их, а тут и поезд Днепропетровск – Бердянск подошел. Дальше ехали часа три в почти пустом вагоне. От вокзала в часть добирались на каком то грузовике ГАЗ-51, - за трешку подбросил шофер нас в кузове с барахлом, благо еще было тепло, начало сентября. Это была суббота, и в тот день в полку был объявлен выходной, т.к. накануне были выпускные полеты курсантов-выпускников, и полк отдыхал. Мы пришли в штаб, дежурный по части дал распоряжение поселить нас в «гостиницу». А в понедельник нам надлежало явиться с утра в штаб и после завтрака - на полковое построение.

Построение… Как, честно говоря, мне противно было это давно уже забытое с училища слово! Но делать нечего, пошли в «гостиницу». Эта офицерская «гостиница» располагалась в четырехэтажной, с двумя подъездами, новой казарме – на первом этаже. Здание казармы одиноко стояло на открытом месте, «лицом» к плацу и столовой, а сзади шла грунтовая дорога и виноградники. Вокруг не было никаких заборов и КПП, все открыто. В дальнейшем, вновь прибывшие молодые офицеры назвали эту казарму «Крейсер», и это название крепко к ней прижилось. И правда, высокое узкое здание казармы походило на одинокий крейсер - среди «моря» бескрайних полей и виноградников. В «гостинице» справа и слева от прохода стояли кровати с тумбочками, ну казарма казармой. Точно такая, только в старинном здании, была и «гостиница» в Киеве, где я был несколько дней назад. А каптерка, где сидел и дежурил солдат-азербайджанец, - был своего рода «ресепшн» и камера хранения и гардероб личных вещей офицеров.

На удивление – народ в «отеле» был. Несколько офицеров переводилось из других полков ВВВАУШ, были и гражданские ребята, как и я «двухгодичники». Они тоже накануне приехали тем же «маршрутом» Киев-Ворошиловград-Бердянск. К вечеру я начал приводить в «порядок» форму, с помощью рекомендаций офицеров, приколол на погоны звездочки, пришил погоны и петлицы на тужурку (почему то форменный пиджак назывался тужуркой), приколол эмблемы на фуражку, в общем – готовился к построению в понедельник.

В это время в «Крейсер» с шумом и смехом ввалилась большая орава мужиков, несколько человек с трудом тащили мешок, сделанный из чехла от матраца, полный арбузов. Они расположились на кроватях по другую сторону от прохода, переодевались, делили арбузы, хохотали. Я уже стал догадываться – кто они такие. Спросил у ребят, которые тут уже жили не первый день, и все сомнения рассеялись, - это была бригада доработчиков Таганрогского авиазавода. Я, пока пришивал погоны и знаки различия, искоса поглядывал на доработчиков – один в один, ничем не отличались от воронежских, из 17-го цеха, с которыми я работал в Омске… Да и разговоры они вели те же, и о том же. Помню, в тот вечер опять навалилась на меня тоска …Когда все что надо я пришил, оделся в форму и глянул на себя в зеркало. М-да, вроде и не я, а вроде и я. Но вид мне не понравился, какой к черту из меня офицер, я ведь сугубо гражданский человек. И ни когда не мечтал о военной карьере, а тут – на тебе, лейтенант…

В понедельник с утра вместе с ребятами из «Крейсера» отправились на завтрак – столовая находилась напротив Крейсера, а между столовой и Крейсером и был плац, где проходили все построения. Хорошо, хоть не я один в тот день был «новеньким», нас было человек 5. И всех нас по порядку представили полку.
Так и началась моя служба в армии. В тот год в наш полк пришло много молодого пополнения, в том числе и «слоны» - выпускники Иркутского военного авиационного технического училища (ИВАТУ). Так же, вместе с ними, было и три выпускника из Кирсановского авиационного технического училища гражданской авиации. Со «слонами» мы быстро познакомились, нашли общий язык и интересы. Сначала мы все жили в «Крейсере», но вскоре перебрались в общежитие какого то строительного треста или управления, в город, на улице Пионерская. Общежитие – это уже была не казарма «Крейсер», здесь было более комфортно. Общага была пятиэтажная, рядом находились магазины, - в общем, вся необходимая для жизни инфраструктура. Все вновь прибывшие офицеры на время обосновались здесь, а в дальнейшем мы по совету прибывших ранее – стали подыскивать себе жилье в частном секторе – квартиры в курортном Бердянске сдавали многие, и, в общем то, за символическую цену. А новый дом в военном городке, где мы в последствии все получили жилье, еще строился. Сдавать его должны были к концу февраля… .