Если общественного договора (консенсуса) нет, то общество впадает в стадию нестабильности, а государство может перестать существовать. Оно находит новую точку опоры, появляется новый консенсус, который становится точкой сборки нового государства.

Российская империя перестала существовать, когда имевшийся консенсус сословного общества был нарушен, Советский Союз появился, когда возник новый общественный договор. При этом легитимность государственной машины даже в СССР в разные периоды была разной. До 1941 года легитимность Советского Союза опиралась на Октябрьскую революцию и гражданскую войну.

Победа в общероссийской смуте давала СССР право на существование, как итог долгой и кровавой борьбы. При этом в обществе существовал консенсус – строительство новой экономики, свободной от эксплуатации человека человеком. Если для этого нужно насилие – значит, оно будет применяться для достижения этой важнейшей цели к тем, кто этому препятствует или мешает.

Легитимность Советского Союза после 1945 года была совершенно иной. Она покоилась на огромных жертвах всего народа в борьбе с нацистской Германией и её союзниками и являлась прямым следствием великой Победы. Мы по праву победителя имеем право быть одной и величайших держав планеты. Война началась с нападения на нас, крови наш народ пролил столько, что наше желание иметь дружественные режимы по периметру наших границ понятно и законно.

Таким образом, мы видим, что внешняя и внутренняя легитимность одного и того же государства, фундамент общественного консенсуса внутри него, может с течением времени меняться и трансформироваться. Что в итоге обязательно приводит и к изменению самого государства. То, что было логично и понятно в ситуации одной легитимности, заменяется иной логикой и иными понятиями в ситуации её изменения.

После окончания гражданской войны общественный консенсус подразумевал ликвидацию нескольких классов общества (купечества, дворянства, кулачества), потому, что для победивших они были врагами, из числа которых, в основном, и формировались вооруженные силы «другой стороны баррикад». А значит, нормальны и естественны ограничения по социальному происхождению, барьеры для карьеры и обучения для «социально далеких», правильны и логичны преференции во всех сферах для «социально близких».

После 1945 года подобная ситуация уже была недопустима. Весь народ страдал и побеждал, весь народ нес жертвы и проливал кровь. Трещина гражданской войны больше не проходила по классам и сословиям, она стала проходить по совести и страху. На службу нацистам пошли не классы и не сословия, а предатели, трусы и приспособленцы.

Созданную гитлеровцами Русскую Освободительную армию (РОА) возглавил не царский генерал и дворянин, а коммунист с «правильным происхождением» по фамилии Власов, а состав эсэсовских формирований и полицейских батальонов пополняли не только бывшие кулаки, но и потомственные крестьяне и пролетарии. Поэтому общественный консенсус послевоенного СССР подразумевал отказ от социального деления и оценку каждого человека по тому вкладу, что он внес в победу Советского Союза.

Былое деление «революционного времени» на классы кануло в лету: государство действительно становилось общенародным. В времена вопрос социального происхождения человека окончательно ушел в прошлое. Для чего мы анализируем прошлое? Чтобы лучше понять настоящее.

Для нас важно понять, что сегодня является сутью легитимности Российской Федерации, что лежит в основе общественного договора и является фундаментом социального консенсуса в нашем обществе.

Очевидно, что первоначальная легитимность РФ вытекала из Беловежского соглашения, подписанного Ельциным, Кравчуком и Шушкевичем, из голосования Верховного Совета СССР, согласившегося с распадом Союза, подтвержденного потом расстрелом Белого дома в 1993 году. Российская Федерация, была объявлена правопреемником СССР во всех сферах, включая долговую, и за исключением сферы государственных границ Советского Союза.

Общественный консенсус базировался на общем ложном убеждении, созданном с помощью приемов информационной войны, что «в урезанном виде» Россия быстрее выйдет из кризиса, искусственно созданного «перестройщиками». Способами этого выхода были названы приватизация, помощь Запада и отказ от роли сверхдержавы. Ведь якобы из-за непосильных трат на поддержание этого статуса и произошло резкое ухудшение жизни.

Лозунгом нового общественного договора стали слова Н. Бухарина, сказанные ещё в 20-х годах ХХ века: «обогащайтесь». Благосостояние любой ценой, деньги, как мерило всего и вся. Начался период первоначального накопления капитала, растянувшийся в разной форме практически на десятилетие.

В ходе так называемых «реформ», проведение которых также являлось частью общественного консенсуса, подавляющее число граждан страны почувствовало себя обманутыми. Ничего из того, что обещалось Ельциным и «младореформаторами» не произошло. На свой ваучер никто «Волгу» себе купить не смог, зато на неведомые средства некоторые бывшие руководители партии и комсомола стали владельцами предприятий, построенных трудом предыдущих поколений советских людей.Помощь Запада приводила лишь к закрытию предприятий ВПК и тяжелого машиностроения и бесплатной передаче куриных окорочков, что в свою очередь выкашивало в стране целые отрасли сельского хозяйства.

Не оказал Запад никакой помощи и в ситуации сначала возникшего регионального сепаратизма, а потом и в ходе гражданской войны на Кавказе. Наоборот, тот самый Запад, что говорил о начале эры дружбы с момента горбачевских уступок, поддержал не Россию, не её власти, а сепаратистов и преступников всех мастей. К слову сказать, такая поддержка до сих пор обеспечена каждому «борцу за свободу» - лишь бы он боролся против центральной власти и целостности российского государства.

Отказ от роли сверхдержавы «для экономии», предательство бывших союзников СССР, начиная от Кубы и заканчивая просоветским правительством Наджибуллы в Афганистане, также оказался чистейшим обманом. Уход с международной арены не только не дал никаких поступлений для бюджета, а наоборот привел к тому, что в руки Запада были безвозмездно переданы все завоевания отечественной дипломатии, которые даже сложно оценить языком бухгалтерии и сухих цифр.

Миллиарды долларов экономической и военной помощи, права на разработку полезных ископаемых, важные стратегические места на планете, кровь военных советников, усилия дипломатов, работа разведки – все это оказалось обнулено и передано на «тарелочке с голубой каемочкой» в руки США и их союзников.

Визитной карточкой этого времени является эпизод с передачей главой тогдашнего КГБ-ФСБ В. Бакатиным схемы расположения подслушивающих устройств в здании посольства США в Москве. Американцы поблагодарили, но в ответ сами не передали ничего.

Легитимность Российской Федерации в период с 1991 года вытекала из Беловежья, покоилась на разрушительных тенденциях, лживых идеалах и иллюзиях ельцинского времени.

Население было готово закрыть глаза на «фокусы» приватизаторов, находясь в плену СМИ и стойкого убеждения, что вот-вот станет гораздо лучше. Свою роль сыграло и определенная благодарность народа тогдашней элите, за то, что распад СССР не пошел по югославскому сценарию и военные конфликты на постсоветском пространстве были кратковременными и периферийными.

На этом фоне появился сначала внутриэлитный, а потом и общественный консенсус. Он в соответствии с пропагандой успеха любой ценой и предполагал обогащение элиты, точно также любой ценой. Обогащение взамен за лояльность к центральной власти и прекращение сепаратистских тенденций. Обогащайтесь, но не пытайтесь отделиться.

Тут необходимо заметить, что в целом общественный консенсус может существовать в ситуации:

1. Если он соответствует идеалам, разделяемым большинством общества.
2. Если он отвечает интересам большинства общества.

Беловежский консенсус не отвечал этим двум требованиям. «обогащайтесь», явно индивидуалистическая, озвученная в ситуации крушении экономики и политического устройства СССР, противоречила традиционным для российского общества коллективистским принципам. Она так и не прижилась среди подавляющего большинства населения. Кроме этого, она прямо противоречила интересам рядовых граждан, так как это «обогащение» проходило за их счет, на костях предприятий, где они ранее трудились.

Как это ни странно прозвучит, но и для элиты лозунг «обогащайтесь любой ценой» также не подходил. На определенном этапе, местные князьки, получив солидные доходы, начали с умилением поглядывать в сторону Украины, Молдавии и Узбекистана. Там ведь элита не только получила возможность обогатиться, но и стать элитой отдельного неподконтрольного Москве «царства». Если директор колхоза Лукашенко смог стать успешным и признанным лидером отдельной страны, то почему этот путь не должны повторять они - лидеры частей уже не СССР, а Российской Федерации? Таким образом, на определенном этапе Беловежский консенсус начала разрушать государство, где быстро, а где медленно разъедая его коррозией сепаратизма.

Именно поэтому придя к власти, Путин в течении 14 лет начал плавный отход от Беловежского консенсуса, постепенно наводя порядок в регионах. Этот процесс поддерживался народом и элитой, так как давал гражданам предсказуемость жизни и рост благосостояния, а элите – предсказуемость её дальнейшей судьбы при правильной игре по вновь создаваемым правилам.

Этап трансформации, косметических изменений и улучшений Беловежского консенсуса, был потрачен руководством России на укрепление государственного механизма. Затихла война на Кавказе, утихли «мечтания» сепаратистов-руководителей об Уральской республике и независимом Татарстане, который в конце 90-х уже не платил в Центр налоги и даже перестал отправлять призывников в армию. Окрепли сами Вооруженные силы, укрепились границы государства, лидеры преступного мира теряли свое влияние на внутренние процессы, наряду с олигархами, ещё совсем недавно определявшими направление развития целой страны.

Россия произвела некую «косметическую трансформацию» своего общественного договора. Что немедленно было встречено с опаской Западом. Россия – даже региональная суверенная крепкая держава, вписанная в западный миропорядок, не могла устроить западный истеблишмент. Начались попытки вернуть российское государство к тому состоянию, которое оно представляло себя во времена до «косметической транформации» Беловежского консенсуса.

Наблюдалось то, что Путин как-то назвал «покачиванием» нашей государственности: размещение ПРО по периметру наших границ, спонсирование всех деструктивных сил внутри России, форсирование информационной войны. Апогеем попыток давления на Кремль, стала прямая военная агрессия в Южной Осетии с убийствами наших солдат-миротворцев. Ну, а неким «финалом» давления на Москву стал государственный переворот в Киеве, с перспективой потери Россией Крыма, как базы флота, с неизбежным в такой ситуации потерей лица внутри страны и как следствие – потерей власти. Все это были элементы давления на нашу страну и её руководство.

Вариантов выхода из ситуации было всего два:

1. Отойти назад в ельцинскую эпоху, отказаться от всякой «косметики» Беловежского консенсуса и даже не пытаться играть роль региональной державы.
2. Пойти ещё дальше, от суверенной региональной державы к суверенной державе в целом.

Путин выбрал второй путь – идти «за флажки» по пути получения полного государственного суверенитета. Если в ситуации в Южной Осетии Россия буквально «на минуточку» вышла за периметр Беловежского консенсуса, чтобы приструнить агрессора, убивавшего наших солдат и граждан за пределами границ, установленных в Беловежье, то в 2014 году Кремль решительно двинулся дальше.

Именно в Крыму в 2014 году Россия впервые с постсоветской эпохи решительно и смело вышла за рамки Беловежского консенсуса – на внешнем и на внутреннем контуре.

Впервые с 1991 года Россия заявила, что она не будет безучастно смотреть на убийства сограждан, пусть и имеющих паспорта другой страны и не будет терпеливо ждать, когда благословенные Штатами путчисты зальют Крым кровью и приведут либо к полномасштабной войне, либо к потере лица российским государством.

Этот новый общественный консенсус, был поддержан в равной степени народом и элитой. Народ поддержал изменение сути общественного договора, который теперь с 2014 года покоится на собирании земель под руководством России. Поддержал потому, что устал от отступлений и потерь территорий, потому, что хочет ощущать себя народом победителем. Элита согласилась на новый Крымский консенсус, который резко повышал её значимость, с уровня «элитки» фрондирующей региональной державы до статуса элиты государства, которое имеет желание, и, что главное, возможность решать вопросы мировой геополитики.

Военная операция в Сирии, гуманитарные конвои на Донбасс – все это продолжение той политики, когда Россия вышла за рамки Беловежского консенсуса. Сирия и Донбасс – это следствие появления нового Крымского консенсуса в российском обществе. Когда Россия – это сверхдержава, которая может и имеет полное право отстаивать свои интересы и рядом со своими границами, и даже далеко от них. Но в равной степени – за пределами своей территории, как это постоянно делают, делали, и обязательно будут делать, ведущие западные державы.

По сути, Россия приняла вызов, брошенный ей Западом, не откатившись назад в ельцинские времена, а двинувшись ещё дальше на пути создания реального центра силы. Эта ситуация изменила всю мировую геополитику. Реакция США и их союзников именно в 2014 году оказалась столь максимально жесткой, обратившись в санкции, тотальное очернение России, потому, что в Вашингтоне старались не Крым вернуть Украине, а Россию вернуть в подчиненное им состояние.

В 2008 году подобной жесткости Запад не проявил, ведь тогда Россия не выходила за рамки Беловежского консенсуса, а её самоволие в Южной Осетии Вашингтон намеревался наказать Болотной площадью 2011-2012 гг. Задача «оппозиции», управляемой из-за рубежа, тогда была сродни её сегодняшней задаче - любой ценой не допустить избрания Путина на пост президента. В планах наших партнеров любой другой глава России с куда большей вероятностью возвращал страну под контроль Запада, ради «хороших отношений», «кредитный рейтингов» и похлопывания по плечу.

Когда «покачивание» России 2011-2012 гг. закончилось переизбранием Путина в 2012 году, Запад взял курс на обрушение украинской государственности, надеясь, что в этой ещё более усложнившейся шахматной партии Путин дрогнет и выберет «курс назад». Но он опять выбрал движение вперед.

В результате поддержанного Россией референдума в Крыму и решительных действий руководства нашей страны, сложилась принципиально новая ситуация. Беловежский консенсус оказался окончательно демонтированным, а на его место пришел Крымский консенсус.

Легитимность РФ Беловежского соглашения оказалась по факту замененной легитимностью собирания земель и защиты соотечественников, старый общественный договор оказался заменен новым. Местом создания и олицетворением этого нового общественного договора стал Крым.

Вот уже третий год Россия живет в условиях Крымского консенсуса – это привело к изменению общественных настроений и даже политических предпочтений граждан страны. На выборах 2016 года либеральные партии, которые в разной степени пытались противиться общественному настроению «Крым наш» набирали считанные проценты или даже доли процентов. Новый Крымский консенсус подразумевает активные действия на внешнем контуре границ России, и общество поддерживает эти действия в Сирии, и даже требует более решительного давления на Киев с целью прекращения кровопролития на Донбассе.

Однако изменение настроя общества привело к появлению серьезного противоречия. Оно связано с разной степенью проведения суверенной политики внутри страны и за её пределами. Если внешняя политика меняется, гибко подстраиваясь под меняющиеся задачи и вызовы в рамках нового Крымского консенсуса, то внутриэкономическая политика правительства Медведева не меняется. В экономической политике Россия продолжает играть по правилам ушедшей эпохи Беловежского консенсуса: никакой самостоятельности, все решения согласовываются с мировыми центрами силы (в данном случае – с финансовыми).

Подобная политика правительства продолжается в ситуации, когда мы не можем себе позволить проиграть. Дело в том, что Россия не может вернуться назад в ельцинскую эпоху, в 2013 год, в эпоху «косметического» Беловежского консенсуса, сделав, в случае нашего поражения, вид, что ничего не произошло. Запад нам уже не простит выхода за рамки, непослушания и вызова его мировой гегемонии.

Вопрос стоит так: либо мы выиграем и выйдем на новый уровень нашей мощи и суверенитета, либо наш проигрыш откроет цепь трагических событий, венчающихся распадом страны.

Победить нас сегодня можно лишь двумя способами:

1. Продолжением либерального курса в экономике, упорно навязываемого правительством Медведева.
2. Подрывом основы новой легитимности Российской Федерации, которая с 2014 года покоится на Крымском консенсусе.

Кронштадский мятеж 1921 года для Советской власти был наиболее опасным явлением. И дело не в размере волнений и не в их продолжительности. Дело в том, что восстание революционных матросов против революционной власти подрывало и уничтожало её легитимность. Ведь именно этих матросов Троцкий называл «краса и гордость революции».

В ситуации, когда именно они требовали «советов без коммунистов», делало все события Октябрьской революции и последующей гражданской войны нелегитимными, раз те, кто их совершал и стоял у их истоков, полностью разочаровались во власти Ленина и в самом большевизме. Понимая опасность Кронштадского мятежа именно как подрыва легитимности всей Советской России, Ленин и отправил на его подавление отборных курсантов и даже делегатов съезда, приказав срочно подавить бунт в самом его зародыше.

Точно также сегодняшняя легитимность РФ, которая покоится на Крымском консенсусе, может быть подорвана и ликвидирована именно в Крыму.

Беспорядки в Крыму, не важно, по какому поводу возникшие, будут обязательно подхвачены Западом и раскручены его пропагандисткой машиной для того, чтобы показать несостоятельность российской политики и российской государственности. Куда вам в Сирию или Ирак, если вы не можете разобраться с проблемами в Крыму и те, кто позавчера радовался вашему приходу, сегодня бунтуют, являясь недовольными!?

С этой точки зрения Крым сегодня становится ключевым регионом для подтверждения сегодняшнего нового статуса России.

Когда то в нулевые годы, решение кризиса в Чечне было определяющим фактором для подтверждения успешности путинской политики на сохранение целостности Российской Федерации. От того как и с какими результатами этот кризис разрешится, зависело будущее России. В старом Беловежском консенсусе ключи от территориальной целостности Российской Федерации находились в Грозном.

Социальный мир, рабочие места, прекращение террористической активности на Кавказе были залогом того, что вопрос о возможности распада страны снят с повестки дня. На критику Запада и на обсуждение вопроса о якобы невозможности сохранения территориальной целостности нашей страны, мы демонстрировали успехи своей политики в Чечне. А там не только референдум о нахождении в составе Российской Федерации, а и социальный мир, заново отстроенные города, поддержка политики президента Путина со стороны населения Чечни.

Аналогия с Крымом напрашивается прямая, но только на новом уровне. Хотим подтвердить свою заявку на сверхдержаву, хотим подтвердить свое право на наличие собственных интересов за пределами границ страны, хотим подтвердить свои основания на право уничтожать террористов в Сирии - мы обязаны предъявить миру успехи России в Крыму.

Каждая колдобина на крымских дорогах, каждое несправедливое и неправомочное решение по отведению земли, каждое непонятное и необоснованное повышение цен в магазинах, каждый вырубленный виноградник или участок заповедного леса под размещение чьих-то коттеджей – все это не является сугубо региональными проблемами, потому, что подрывает основу легитимности политики России в целом.

А все ли делается в Крыму для того, чтобы Россия могла с чистым сердцем отстаивать свои интересы сверхдержавы, в рамках нового Крымского консенсуса, может ли нынешнее руководство Крыма, как когда-то руководство Чечни, решить стоящие перед ней задачи - об этом мы поговорим в следующих статьях.

И не закладывает ли мину замедленного действия бывшая «Партия регионов», сохранившая свое влияние и посты и массово перешедшая в «Единую Россию», под Крымский консенсус, под основы проведения Россией суверенной внешней политики. И по большому счету под территориальную целостность и суверенитете всей Российской Федерации.

• Tags: ,

План

Введение

Сущность общественных противоречий

Роль консенсуса в разрешении общественных противоречий

Заключение

Список литературы

Введение

Социальное насилие применяется тем или иным классом (социальной группой) различных, вплоть до вооруженного воздействия, форм принуждения в отношении др. классов (социальных групп) с целью приобретения или сохранения власти. Социальное насилие как метод решения социальных противоречий приводит к их углублению. Способ урегулирования конфликтов, ориентированный на совместное согласованное решение проблемы, называемый консенсусом.

Консенсус, достигаемый в ходе переговоров является главным методом обеспечения согласия субъектов социального партнерства. Консенсус является основой социального партнерства - системы взаимоотношений между работодателями, государственными органами и представителями наемных работников, опирающаяся на переговоры, поиск взаимоприемлемых решений в регулировании трудовых и иных социально-экономических отношений.

Цель данной работы - рассмотреть значение социального насилия и консенсуса в разрешении общественных противоречий.

1. Сущность общественных противоречий

Ведущей ценностью обществ, переживающих переходный период, особенно в ходе модернизации, т.е. движения от традиционного состояния к современному, является свобода - экономическая, политическая, идеологическая. В частности, именно эта ценность вдохновляет реформы в постсоциалистических странах.

Однако конфликтность свободы, трудность жизни в условиях свободы здесь недостаточно осознаны. Главное социальное следствие наличия свободы в обществе - преследование всеми личных интересов, стремление к достижению личных целей, отстаивание личных убеждений, столкновение воль, т.е. острая конфликтность.

В переходный период велика опасность потери представления об общих интересах, о национальных ценностях, об общественном благе, к которому следовало бы стремиться на основе свободы. Это не удивительно. Здесь повторяется ранний опыт западных стран, выверяются социально-политические теории их развития, но в других условиях, а потому с другими результатами.

Вряд ли есть необходимость доказывать, что одной из главных и актуальнейших задач современной модернизации в России является обеспечение мирных легально конституционных способов всестороннего реформирования общества. Действительно, в переломные переходные эпохи, подобные той, которую переживает Россия (когда осуществляется коренной передел собственности и власти, перемена общественного строя), вероятность социального и политического насилия, гражданских войн резко возрастает. Доказательство тому - исторический опыт самой России. В российском политическом языке подобные переходные периоды принято называть «смутным временем», «смутой», а, как хорошо известно, историкам, российские «смутные времена» сопровождались насилием, кровью, гражданскими войнами.

Одна из основ западных демократий - признание суверенитета гражданского общества и его приоритета по отношению к государству. Из этого следует, что западные демократии гарантируют право на существование, свободное развитие и конкуренцию самых разнообразных классовых, этнических, религиозных и иных интересов. Их бесконфликтное существование невозможно; везде, где существует гражданское общество, неизбежны конфликты. Но неупорядоченное стихийное развитие последних ведет к тому, что еще Т. Гоббс называл «войной всех против всех», т. е. к социальной анархии, беспрерывным революциям, переворотам, путчам. Цивилизованное существование конфликтов, их развитие в мирной форме, как свидетельствует опыт западных демократий, требуют для начала их институционализации. Среди многих институтов, которые представляют разнообразные общественные интересы, особое значение для цивилизованного разрешения конфликтов имеют политические партии.

Политические партии, их свободное состязание позволяют различным классам, слоям, группам гражданского общества институционализировать свои интересы, разрешать конфликты между собой в цивилизованной форме, реализовывать свои притязания через легально конституционные механизмы, главными среди которых являются выборы во властные государственные органы. Наличие конституции и свободных выборов позволяет менять партии у власти, мирным образом разрешать как их соперничество, так и социальные конфликты. Циклы западных демократий, чередование у власти консерваторов, либералов, социал-демократов, социалистов, редставляющих различные, подчас соперничающие социальные интересы, способствуют, помимо всего прочего, поддержанию равновесия, баланса между ними. Пока сохраняется подобный механизм, различные слои общества уверены, что их интересы будут так или иначе учтены, и им не нужно прибегать к таким чрезвычайным мерам, как насилие и революция. Их представителям и в голову не приходит звать своих подопечных «к топору», конфликты получают мирное развитие.

Консенсус между основными социальными и политическими силами западных обществ заключается в признании исключительно конституционных форм преобразований и политических действий, приоритета гражданского общества и права на существование разных классов и социальных интересов, разделения властей и правового государства как основы демократии, нерушимости права собственности и разнообразия ее форм. Вопросы об основах отношений собственности и государственного строя остаются вне сферы конфликта между партиями. Дискуссии между ними ведутся по вопросам о способах налогообложения, формирования и распределения бюджета, программах промышленной и финансовой политики.

Круг разногласий между ними широк, но все же предлагаемые альтернативы не затрагивают краеугольных общественных основ. Поддержание прочного консенсуса по вопросам общественных основ, как показывает практика западных демократий, требует политического доминирования право- и левоцентристских партий. Радикальные партии - как правые, так и левые - должны оставаться политическими маргиналами.

Консенсус в западных демократиях не является раз и навсегда данной величиной, но меняется в связи с меняющимися запросами времени. Во второй половине XX века в этот консенсус в качестве одного из основополагающих положений включено признание важных социальных прав рабочего класса и малоимущих слоев населения. В связи с этим западные государства, независимо от того, какая партия находилась в тот или иной период у власти, планомерно создавали системы социального страхования и вспомоществования, принимали законы о минимальной заработной плате, гарантированном прожиточном минимуме, материальной помощи аутсайдерам общества. Так было создано социальное государство, или «государство благосостояния», основополагающие принципы которого принимаются и социалистами, и социал-демократами, и либералами, и консерваторами. Подобное обновление консенсуса явилось важным фактором умиротворения конфликта между парой «низы»-»верхи».

Идеологии основных политических сил при такой ситуации неизбежно становятся открытыми, готовыми к взаимообмену доктринами с соперничающими идеологиями. Так и происходит на практике. Открытость, отказ от узкоклассового подхода демонстрируют все основные идеологии Запада - и либерализм, и консерватизм, и социализм. В результате доминирующим течением в либерализме стало социально-либеральное, в консерватизме - социальное, в социализме - либеральное. И при этом ведущие идеологии и партии не переступают грань, за которой начинается стирание различий между ними. Они сохраняют свое социальное лицо, продолжая особенно заботиться об интересах «родных» социальных сил: консерватизм - высшего класса, либерализм - среднего класса, социализм - низших слоев общества. Конфликты не отменяют консенсуса, но и консенсус не исчерпывает конфликтов.

Развитие новых общественных отношений резко активизирует проявление двух тенденций. С одной стороны, радикальные изменения в формах собственности определяют некоторую свободу в действиях, способствуют реализации потенций личности, с другой - стимулируют социальное отчуждение. Прежние, советские формы несвободы, зависимости от государства дополняются новыми: люди начинают ощущать «кожей», что их личность превращается в рыночный товар. Зыбкость социального статуса, исчезновение традиционных механизмов регуляции экономического и социального поведения, разрушение прежних и неустойчивость новых форм социальной организации препятствуют осознанию особых интересов общностей - будь то наемные работники, предприниматели («новые русские») или иные. Возникает множество промежуточных, маргинальных, трудно идентифицируемых групп. Маргинальное положение, как показывают данные последних исследований, ведет к тому, что представители той или иной группы наемных работников - рабочие, служащие, специалисты - на вопрос о принадлежности к определенному слою, т.е. на уровне самоидентификации, часто не соотносят себя ни с одним из них.

В «продвинутых» странах с рыночной экономикой модель социальной структуры общества выглядит как «лимон», с развитой центральной частью (средние слои), относительно невысокими полюсами высшего класса (элита) и беднейших слоев. В латиноамериканских странах она напоминает Эйфелеву башню, где имеют место широкое основание (бедные слои), вытянутая средняя часть (средние слои) и верхушка (элита).

Третья модель характерна для многих стран Центральной и Восточной Европы, как и для постсоветской России, - это своеобразная, придавленная к земле пирамида, где большинство населения прижато книзу - 80%, тогда как около 3-5% богатых составляют ее вершину, а среднего класса как бы и вовсе нет.

Проблема средних слоев в последние годы становится предметом активной дискуссии. Повышенный интерес к ней объясняется, прежде всего, тем, что западные концепции «среднего класса» - либо в понятиях «самодеятельного населения» (мелкие, средние собственники, лица свободных профессий), либо в категориях носителей доминирующего стиля жизни - не применимы к российскому обществу 90-х годов. В таком понимании «средний класс», являющийся основой социальной стабильности, определенно отсутствует. Т. Заславская, выделяя основную, срединную часть российского общества (куда она включает все слои, кроме элиты и «социального дна»), разделяет его, в свою очередь, на четыре слоя - верхний средний, средний, базовый и нижний.

В последние годы резко растет занятость в сферах торговли, здравоохранения, образования, финансовых услуг и государственного управления. Падает доля занятых в промышленности, сельском хозяйстве, строительстве, на транспорте и в науке. Важная характеристика современного российского общества - его социальная поляризация, расслоение на бедных и богатых. Фиксируемая тенденция вряд ли ослабнет и в ближайшем будущем. За время реформ произошли значительные изменения в относительных уровнях оплаты труда по секторам экономики. Идет активный процесс перераспределения труда и капитала, что приводит к углублению общественных противоречий.

Пока еще мирно конституционное развитие российского общества сохраняется. Но многие аналитики сходятся в том, что возможность его крушения нарастает, и если это произойдет, на процессе российской модернизации на долгие годы можно будет поставить крест. Реализуется или нет эта драматическая перспектива, зависит в значительной мере от поведения политической элиты, соперничающих политических сил и партий, их способности и желания приходить к консенсусу и достигать соглашения по вопросам фундаментальных ценностей российской модернизации, основываясь при этом на реальных возможностях России и россиян.

Совершенно очевидно, что в основу этого консенсуса не может быть положена ни радикально-либеральная модель, которая только усиливает раскол и поляризацию российского общества, ни национал-коммунистическая утопия, которая чревата экономическим крахом, гражданскими войнами и войнами с государствами как ближнего, так и дальнего зарубежья. Очевидно и то, что модернизация России по классическим западным образцам нереальна. В новом общественном консенсусе не могут быть проигнорированы массовые умонастроения и ментальность основных классов и социальных групп российского общества.

2. Роль консенсуса в разрешении общественных противоречий

общественное противоречие модернизация суверенитет

Консенсус (от лат. Consensus - согласие) - метод принятия управленческих решений на основе общего согласия и отсутствие принципиальных возражений у большинства заинтересованных лиц.

С одной стороны, в достигнутом соглашении отражается целенаправленная, осознанная деятельность людей. С другой - консенсус отражает объективность общественных отношений, где интересы выражают взаимную зависимость людей, в первую очередь, в сфере материального производства, обмена, распределения и потребления. Одновременно с разделением труда складываются противоречия между интересами индивидуумов и общим интересом. Подобная противоречивость выступает в виде «тождества противоположностей», раскрывая взаимосвязь интересов как единство многообразного. Поскольку ни общий интерес не в состоянии включить в себя все богатство индивидуальных интересов, ни отдельный интерес - отразить в себе полноту общего интереса, появляется объективная необходимость со стороны управленческих структур в нахождении разумного и приемлемого для различных социальных сил компромисса. Его игнорирование приводит к политическим ошибкам.

Использование компромисса при учете противоречивости интересов предохраняет политика от возможной абсолютизации одной из противоположностей - интереса общего или частного, группового и общенационального и т.п. Нарушение взаимосвязи единства многообразного в практике различных стран приводило к тому, что все многообразие интересов сводилось к чему-то одному, одинаковому для всех, в виде, например, содержания интереса рабочего класса. Так, догматически понимаемая общность интересов порождала политические решения, направленные на нивелировку интересов, что вело к установлению уравнительных тенденций во всех видах общественной деятельности. Общий же интерес, в свою очередь, рассматривался как интерес государственный, а государство выступало орудием подчинения интересов всех социальных слоев и личностей, наций и народностей этому абстрактно понимаемому общему интересу. Однако в том случае, если общественные интересы отождествляются с государственными, их выразителями становятся представители командно-административной системы, подчиняющие порой все присущее обществу многообразие интересов личным, групповым, ведомственным интересам. Создаются условия для образования особых социальных групп со своими специфическими интересами, заинтересованных в сохранении породивших их порядков.

Поскольку демократические реформы задевают интересы подобных социальных групп, чьи привилегии ранее основывались на использовании служебного положения, на возможности доступа к дефициту и иным распорядительным отношениям, то эти группы могут оказывать сопротивление общественным преобразованиям. Практика показывает, что, например, представители рабочего класса вынуждены прибегать к забастовкам, чтобы отстаивать профессиональные и социальные интересы от своего же государства, представители которого часто преследовали ведомственные интересы, стремясь их осуществить за счет ущемления интересов производителей.

Негативный опыт истории предостерегает от односторонности при анализе общественных отношений и интересов. Компромисс сегодня в условиях нашей страны просто необходим при учете и реализации общегосударственных и региональных, внутринациональных и межнациональных, внутриклассовых и межклассовых, групповых и индивидуальных интересов. Конечно, все интересы совпадать не могут, поскольку преобразования страны затрагивают и прогрессивные, и консервативные силы. Но принципиальная общность интересов, взятая в их многообразном единстве, не исключает противоречий между ними. Напротив, она предполагает их как имманентный импульс движения преобразований. Реформы должны стать выгодными всем социальным субъектам, действующим в рамках законов, содержать в себе реализацию общих интересов. Ведь смысл преобразований, в конечном счете, состоит в учете многообразных интересов, в воздействии на них с помощью государственных и общественных институтов. Думается, что даже противоположные интересы базируются на единой социально-экономической общности. Это дает возможность найти компромиссы, которые позволили бы превратить разнообразные интересы в противоречивое живое единство, направленное на достижение единых общественных целей.

Задача научного управления общественными интересами в условиях демократизации страны заключается, прежде всего, в том, чтобы не допускать стихийности возникновения противоречий и конфликтов во взаимодействии интересов, а видеть имманентно заложенные в них тенденции и находить своевременные и оптимальные средства их разрешения.

Без гибкого политического механизма с использованием компромисса мы не сможем объединить разнообразные общественные силы, разнообразные внутринациональные и межнациональные интересы. Возможность создания такого механизма заложена в особенностях, которые представляют в сфере политики и управления осознание и реальное представление об общих интересах: построение демократического гражданского общества и правового государства, сохранение целостности территории, общенациональной культуры, достижение более высокого жизненного уровня людей, экологической безопасности и т.п.

Общность этих интересов состоит не только в единстве многообразного, но и в возможности нового типа жизнедеятельности, когда каждый гражданин попадает в такую зависимость, которая не отчуждает его от общества. То есть индивид включается в общественную жизнь не посредством других индивидов или организаций, а непосредственно.

Взаимосвязь, выраженная общим интересом, в принципе совпадает с социальным целым и на этой основе включает все частные интересы. Именно в такого типа взаимосвязи и происходит совпадение интересов различных классов, социальных слоев и общего интереса.

Таким образом, на основе общего интереса создается возможность проведения единой политической линии.

Вне зависимости от особого состояния любой индивид, любая группа является частью социального целого, позиции которого представлены общим интересом, и, прежде всего, они заинтересованы в сохранении этой социальной целостности, вне которой их существование невозможно и которая предоставляет им условия реализации частных интересов.

Осознанность конкретного содержания общего интереса представляет возможность ликвидировать в социально-политической жизни конфронтацию и насилие, и строить политическую практику на основе единства воли большинства. Изменяется и представление о социальном компромиссе. Это не временная уступка позиций одной из противоборствующих сторон другой стороне, пока не хватает сил для подчинения ее интересов собственным.

В таком случае, насилие как основное политическое средство только маскируется консенсусом в ожидании ослабления противника.

Настоящий компромисс показывает, что обе взаимоисключающие позиции выражают разным образом одно целое, заслоненное от каждого из участников конфликта одной из его частей. Существенным подтверждением этой позиции служат следующие факты. Во-первых, практика функционирования и развития западных стран, особенно в последние годы, показывает успешное использование компромиссов.

С их помощью объединяются, казалось бы, непримиримые интересы различных классов, социальных слоев, этнических общностей людей на основе общего интереса - достижения стабильности общества, повышения благосостояния граждан, процветание страны, повышения ее безопасности. Во-вторых, компромисс стал существенным условием разрешения международных проблем.

Заключение

В современной обстановке конфронтация, социальное насилие между общественными системам является тупиковым исходом, а достижение взаимного результата в сохранении мира, обуздании региональных войн, в разрешении экологических, демографических, информационных и иных проблем возможно лишь на пути единства действий всего человечества в направлении создания и осуществления общих интересов социального прогресса и выживания человечества. В противном случае под угрозу ставится само существование жизни на Земле. Только консенсус приведет к решению вышеозначенных общественных противоречий.

Список литературы

1. Розенбергс Р. Проблема социального консенсуса в работах Ю. Хабермаса.// Социологические исследования. № 3, 2002.

Cогрин В.Я. Конфликт и консенсус в российской политике.// Социологические исследования. № 11, 2001.

Социология / Под ред. В.И. Курбатова. Ростов н/Д, 2008.

Социология. Основы общей теории / Под ред. Г.В. Осипова, Л.Н. Москвичева. М., 2006.

Тощенко Ж.Т. Социология. Общий курс. М., 2008.

Фролов С.С. Социология. М., 2008.

КОНСЕНСУС СОЦИАЛЬНЫЙ (от лат consensus - согласие, единодушие, соучастие) - наличие между двумя или более индивидами сходных ориентации в каком-либо отношении. Та или иная степень согласия и согласованности в действиях необходима для любой формы соц. общения, любой соц. организации. На связь между проблематикой коллективной жизни людей и К. указывал уже О.Конт, хотя не он был здесь первым. Так или иначе эту связь фиксировали, начиная с Локка, едва ли не все соц. мыслители, принимавшие идею обществ. договора. Однако вплоть до начала XIX в. социологич. механизм К. не был предметом специального анализа. Следуя реалистич. гегелевской традиции М. Вебер стремится понять К. не как атрибут "нормального" (или, что то же, "идеального") состояния об-ва, но как неотъемлемую характеристику любого человеческого об-ва, коль скоро оно существует и не распадается. Он решительно противополагает К. солидарности, утверждая что , основанное на К, не предполагает ее в качестве условия, поскольку не исключает также и борьбу интересов, разнонаправленных тенденций и т. д. В соответствии с этим М. Вебер стремится придать более четкий социологич. смысл понятию К., отграничив его от соседствующих с ним понятий, представлений и ассоциаций. По М. Веберу, К. - это объективно существующая ("шанс") того, что, несмотря на отсутствие предварительной договоренности, участники той или иной формы человеческого взаимодействия отнесутся к ожиданиям друг друга как значимым для их поведения. Причем речь идет вовсе не о том, что при этом люди обязательно будут сотрудничать друг с другом; важно, чтобы каждый из участников взаимодействия учитывал как нечто значимое для его поведения соответствующие ожидания других, являющихся его партнерами. И коль скоро этот учет действующим индивидом ожиданий его партнеров по взаимодействию дает ему определенный "шанс" для достижения своей рационально осмысленной цели, можно говорить, согласно М. Веберу, о наличии К. При таком понимании К. поведение, основанное на "согласии", отличается от поведения, основанного на "договоре", ибо К., по М. Веберу, должен иметь место до "договора" (и вообще к.-л. предварительных "установлений"): сначала К, а потом "договор", но не наоборот. Возражая против психологич. толкования К., М. Вебер утверждает, что "эмпирически значимый" К. может быть вызван самыми разнообразными мотивами, целями и внутренними состояниями участников взаимодействия. Так что суть дела не в том, как переживает каждый из участников взаимодействия свои ожидания, а том, находятся ли они в определенной объективной "корреляции" со смыслом ожидании др. его участников или нет. Речь идет при этом сознательной ориентации на К. и действии, нованном на нем. В амер. социологии проблематика К. рассматривалась у Ч. Кули (в связи с "малыми трупами) и Д. Мида (в связи с "символич. взаимодействием", следствием к-рого, по его мнению, явпяется "взаимопонимание", отождествляемое им с "согласием"). В первые годы после второй мировой войны нек-рые амер. социологи, напр. Д Вирт, рассматривали "согласия" как "главную задачу" социологии, поскольку вообще задается вопросом о том, в какой мере групповая влияет на поведение людей. Такая проблематики К. стимулировала дальнейшее ее исследование в США - гл.обр. в эмпирически ориентированной соц. психологии (Ф. Хайдер, Т. Ньюком и др.). В 60-70-х гг. проблематика К. разрабатывается, с одной стороны, в рамках неомарксистской соц. философии (она занимает значительное место в теоретич. построениях Ю. Хабермаса), а с др. - в русле феноменологически ориентированной социологии, отправляющейся от идей нем. соц. философа А. Шюца, связавшего веберовскую концепцию К. с концепцией интерсубъективности нем. философа Э. Гуссерля. Лит.: Локк Д. Избранные философские произведения В 2-х т. Т. 2. М., 1980; Weber M. Gesammelte Aufsatze шг Wissenschaftslehre. Tub., 1951; Shils E.A. Center and periphery: Essays in Macrosociology. Chic, L., 1975. Ю.Н. Давыдов.

Российская социологическая энциклопедия. - М.: НОРМА-ИНФРА-М . Г.В. Осипов . 1999 .

Смотреть что такое "КОНСЕНСУС СОЦИАЛЬНЫЙ" в других словарях:

КОНСЕНСУС СОЦИАЛЬНЫЙ - СОЦИАЛЬНЫЙ КОНСЕНСУС … Юридическая энциклопедия

СОЦИАЛЬНЫЙ КОНСЕНСУС - достижение согласия по определенным темам между несколькими индивидами. Полярность наличия или отсутствия согласия изменяется от диссенсуса, когда согласие не достигнуто, до монолитного консенсуса, когда согласие достигнуто по всем пунктам. С.к.… … Юридическая энциклопедия

СОЦИАЛЬНЫЙ ПОРЯДОК - (SOCIAL ORDER) Внимание социологов давно приковано к вопросу «Каким образом возможно общество?» То есть, если в повседневной жизни мы можем воспринимать социальный порядок как нечто само собой разумеющееся, то для социологов это всегда то, что… … Социологический словарь

СОЦИАЛЬНЫЙ РЕПЕРТУАР - категория когнитивной социологии науки, введенная М. Малкеем и Дж. Гилбертом для обозначения социальной составляющей дискуссии (переговоров) между членами профессионального сообщества по оценке степени приемлемости научной гипотезы или теории.… …

КОНФЛИКТ СОЦИАЛЬНЫЙ - КОНФЛИКТ СОЦИАЛЬНЫЙ один из видов социального отношения; состояние противостояния, борьбы между отдельными индивидами или группами людей, пронизывающее все области общественных отношений и сферы человеческой деятельности. Теоретически… … Философская энциклопедия

НАУЧНЫЙ КОНСЕНСУС - категория философии и социологии научного знания, фиксирующая важнейшую роль в функционировании и развитии научного знания когнитивных коммуникаций между членами научного сообщества. Введение этого понятия в философию науки означало по существу… … Философия науки: Словарь основных терминов

Центральное понятие многих социологических теорий; выражает идею организованной обществ. жизни, упорядоченности действия социального (см.) или системы социальной (см.). Понятие П.с. содержит ряд логически взаимосвязанных оттенков значения: мысль… … Российская социологическая энциклопедия

ВЫБОР АЛЬТЕРНАТИВНОЙ ТЕОРИИ - познавательная ситуация в науке, когда исследователь оказывается перед необходимостью оказать предпочтение одной из нескольких предложенных теорий для объяснения некоторого определенного круга явлений (фактов, наблюдений и т. п.): волновая и… … Философия науки: Словарь основных терминов

480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут , круглосуточно, без выходных и праздников

Егорова Наталья Викторовна. Роль элиты в формировании социального консенсуса в современном российском обществе: диссертация... кандидата философских наук: 09.00.11 / Егорова Наталья Викторовна; [Место защиты: Иркут. гос. ун-т].- Иркутск, 2009.- 163 с.: ил. РГБ ОД, 61 10-9/10

Введение

ГЛАВА I. Элита в социуме и в социальном анализе ... 14

1.1. Феномен элиты: направления категоризации в социальной мысли... 14

1.2 . Институт элиты в диалектике властных отношений 33

1.3. Правящая элита как специфичная группа интересов 50

ГЛАВА II. Элита в системе контрагентов социального консенсуса 72

2.1. Консенсус как социальный феномен: основные подходы 72

2.2. Формирование консенсуса как институциональная легитимизация: проблема субъектности 92

2.3. Основания социального консенсуса в современном российском обществе 114

Заключение 141

Библиография

Введение к работе

Актуальность исследования. Задачи развития современного российского общества ставят множество вопросов, связанных с направлениями этого развития, его содержанием, и, самое главное - с условиями, обеспечивающими таковое, среди которых проблема социальной интеграции общества занимает, по праву, одно из центральных мест.

Социальная интеграция имеет место тогда, когда в обществе существует достаточно общее и достаточно разделяемое согласие по поводу его основных ценностно-нормативных комплексов и мировоззренческих ориентиров. То есть, о должном уровне социальной солидарности можно вести речь в случае наличия в данном обществе социального консенсуса, предполагающего гармоничное сочетание интересов различных социальных слоев и групп на основе разделяемого ими общего символического комплекса, отличающегося достаточной разработанностью и ригидностью.

Проблема социального консенсуса стоит в современном российском обществе крайне остро. Общеизвестны нарушенная социокультурная преемственность, утрата единого культурного кода в нашем обществе, активизация крайнего индивидуализма в ущерб общесоциальным интересам и ценностям. Наконец, проблематизирована сама нормативно-ценностная система, на основе которой может и должен формироваться социальный консенсус.

В связи с темой формирования социального консенсуса в нашем обществе, на повестку дня выходит, прежде всего, проблема субъектности этого процесса, вопрос о том, кто должен выступить в качестве инициатора и генератора основных структурообразующих идей и принципов, которые могут быть положены в основу социальной интеграции и консолидации. В этой связи, очевидно, что наиболее четко верифицируемым инициатором и проводником развития общества остается его наиболее организованная, интегрированная, и обладающая действительным проектно-рефлексивным мышлением группа - правящая элита. Очевидно, однако, и то, что в современном российском обществе элита зачастую демонстрирует недостаточное обладание качествами и характеристиками, необходимыми для действительно эффективного социального стратегирования, определения приоритетов и, соответственно, собственно общественного развития. Среди причин, обусловливающих такого рода ситуацию, выделяются и качество человеческого капитала самой элиты, и особенности исторического пути российского общества, и проблемы, связанные с идеологическим и духовным дефицитом, переживаемым в настоящее время отечественным социумом.

Играют здесь свою роль и особенности социального контракта в современном российском обществе. Призванный изначально гармонизировать общественные отношения, сделать их более ответственными и равноправными, социальный контракт в российском обществе приобретает характер корпоративных договоренностей между, прежде всего, сегментами самой правящей группы. Инициативы высшей

государственной власти по созданию «нового социального контракта» ориентированы преимущественно на группы, обладающие выраженной субъектностью в обществе и достаточным капиталом различных видов -социальным, символическим и материальным. То есть, элита, фактически, договаривается «сама с собой», что, разумеется, не является чем-то исключительным, но и не должно выходить за рамки допустимого. Наряду с этим, вопрос о том - что же предлагается остальным социальным группам и обществу в целом - остается по-прежнему открытым. В этой связи чрезвычайно актуальной является задача исследования проблем формулировки, согласования и внедрения основных принципов нового социального консенсуса в современном российском обществе, состава его субъектов, приоритетных интересов им реализуемых, и особой роли института элиты в этом процессе.

Степень научной разработанности проблемы. Собственно институт элиты является достаточно традиционным объектом внимания социальной науки. Весь комплекс наработанных в настоящее время социальной философией подходов к исследованию феномена элит подразделяется на два основных блока: 1) подходы идеалистического характера. Здесь должны быть упомянуты, прежде всего, такие исследователи, как В. Парето, рассматривавший в качестве элитарных людей или произвольные социальные группы, отличающиеся высшим индексом в сфере их деятельности, Т. Карлейль, относивший к элите личностей, обладающих «боговдохновенностью» и харизматичностью, А. Тойнби, для которого представителями элиты являлись люди, одаренные особыми творческими способностями, X. Ортега-и-Гассет, считавший, что к элите относятся личности и группы, обладающие моральным превосходством и наивысшим чувством ответственности, С. Келлер, для которой главный признак элитности - наибольшая важность исполняемых социальных функций, и др.;

2) подходы рационалистического характера. В рамках этого направления феномен элиты истолковывается преимущественно, в качестве группы, обладающей действительной властью и действительными возможностями воздействовать на общественные процессы макроуровня в социуме. Здесь должны быть упомянуты такие, прежде всего, авторы, как Г. Моска, А. Этциони, М.Р. Дай, Дж. Бёрнхейм, Р. Патнэм. В рамках этого же направления можно особо выделить критический подход, теоретики которого внесли, на взгляд диссертанта, наиболее существенный вклад в объективное исследование роли и значения элиты вообще, и в современном обществе - в особенности. Это, прежде всего, такие исследователи, как Ч.Р. Миллс, Ф. Хантер, М. Шварц, Р. Даль, Р. Милибэнд, Н. Пулантцас. Среди современных представителей «рационалистического» подхода к исследованию элиты необходимо назвать представителей палеоконсерватизма С. Френсиса и П. Готфрида, и достаточно близкого к ним К. Лэша, критикующих «менеджерское государство», находящееся, с их точки зрения, в руках профессиональных элит, лишенных каких бы то ни было социальных и гражданских ценностей.

В отечественной науке генезис российской правящей элиты, через анализ её структуры, соотношения факторов общественного развития и способов институционализации исследуется такими учеными, как В.А. Ачкасов - с точки зрения социальной эффективности правящей элиты, Г.К. Ашин - с позиций критической социальной теории, О.В. Гаман-Голутвина -с точки зрения проблемы субъектности общественного развития, В.П. Мохов

В ракурсе роли элиты в индустриальном обществе, СП. Перегудов и Н.Ю.
Лапина - через анализ места и роли элиты в социальной стратификации, О.В.
Крыштановская - в плане качественного изменения состава элиты, А.В. Дука

С точки зрения особенностей формирования властных отношений в
российском обществе, И.М. Клямкин - в контексте проблемы патрон-
клиентельных отношений в среде элиты, Б.В. Дубин, и А.В. Шубин в ракурсе
исторической преемственности системы властных отношений, и др.

Феномен общественного консенсуса как установление и сохранение социального порядка в рамках различных обществ или социальных групп также является объектом постоянного и достаточно пристального внимания в социальной философии и социологии. Связь между проблематикой коллективной жизни людей и вопросом о консенсусе так или иначе фиксировали едва ли не все социальные мыслители, принимавшие идею общественного договора, начиная с Т. Гоббса, Дж. Локка и Ж.-Ж. Руссо, включая О. Конта. Одним из первых подходов к действительно социальному анализу консенсуса оказалась гегелевская постановка вопроса о механизме обеспечения взаимного «признания» людьми друг друга. В свою очередь Э. Дюркгейм рассматривал консенсус как рационально осознанную солидарность.

М. Вебер воспринимал консенсус как неотъемлемую характеристику любого человеческого общества, коль скоро оно существует и не распадается, и это видение корреспондируется с подходами Ч. Кули, Дж. Г. Ми да, и Г. Блумера, согласно которым символическое взаимодействие и является собственно процессом установления определенного порядка в обществе. В рамках макросоциальной парадигмы Т. Парсонс и Э. Шилз объясняли социальный порядок на основании наличия общих «высших ценностей», которые интернализуются индивидом в ходе социализации. В рамках неомарксистской социальной философии консенсус обозначен Ю. Хабермасом в виде категории «неискаженного дискурса», в феноменологической социологии А. Шютца он появляется под именем «интерсубъективности».

В российской социальной философии проблема социального консенсуса поднимается, прежде всего, в рамках социокультурного направления, представленного А.С. Ахиезером, Н.И. Лапиным и Г.Г. Дилигенским, анализирующих, преимущественно, базовые ценности социальных групп на предмет их интегративного потенциала. В свою очередь, А.А. Аузан рассматривает консенсус в контексте проблематики исторической институциональной преемственности системы властных отношений в России, В.А. Ачкасов, И.М. Клямкин, Л.М. Тимофеев

анализируют консенсус с точки зрения консолидации сегментов самой власти, В.Г. Федотова и А.С. Панарин делают акцент на субъектах ответственности за социальную интеграцию. В рамках социологии тема консенсуса поднимается, прежде всего, в связи с проблемой социального партнерства и особенностями общественного договора в сегодняшней России. В этом направлении работают В.Т. Кривошеев, М.Ф. Черныш, Ю.Г. Волков, А.И. Волков, Л.Е. Бляхер, А.Ю. Зудин, В.В. Лапкин, В.И. Пантин, Р.В. Рывкина, В.Н. Лексин, Н. Генов, и др.

Наряду с указанными работами, отличающимися высокой научной
ценностью, следует отметить явно недостаточное количество социально-
философских трудов, в которых тема социального консенсуса
рассматривалась бы в контексте конкретной проблематики формирования
нормативно-ценностной системы с должным вниманием к основному
субъекту этих процессов - правящей в обществе элите.

Объектом исследования является институт элиты в современном российском обществе как субъект формирования социального консенсуса.

Предметом исследования выступают особенности и механизмы участия элиты в процессе изменения, формирования и рутинизации социального консенсуса в современном российском обществе.

Цель и задачи исследования. Целью исследования является анализ характера, логики, и степени воздействия правящей элиты на формирование и реализацию основных принципов социального консенсуса в современном российском обществе.

Данная цель определила постановку и решение следующих задач:

критический анализ и операционализация ключевых категорий объективации элиты в социальном анализе;

анализ института элиты в диалектике властных отношений;

изучение правящей элиты в контексте системы групп интересов в российском обществе;

критический анализ консенсуса как социального феномена;

исследование проблемы субъектности формирования консенсуса и роли элиты в этом процессе;

анализ специфики и базовых оснований социального консенсуса в современном российском обществе с точки зрения элиты как основного субъекта институционализации данных принципов;

исследование перспектив и возможностей гармонизации сформированного в российском обществе социального консенсуса.

Гипотеза исследования. Элита является основным субъектом формирования социального консенсуса и определяет, соответственно, его специфику в социуме. В идеале консенсус представляет собой, прежде всего, согласие по поводу основных нормативно-ценностных принципов социального целого, однако в современном российском обществе данная составляющая консенсуса редуцирована, и основу его составляют преимущественно практики социального контракта, который заключается

между сегментами самой же правящей элиты, и социального подкупа, ориентированного на остальную часть общества.

Теоретико-методологической основой исследования послужили работы как зарубежных, так и отечественных ученых, в которых раскрываются основные категориальные принципы исследования феномена элиты вообще, и в приложении к проблематике социального консенсуса, в особенности.

Подходы Г.В.Ф. Гегеля, К. Маркса, и И. Израэля в части феномена отчуждения, как характеристики социального бытия, дали нам возможность рассмотрения элиты с точки зрения амбивалентности её существования одновременно в категориях участия, которое она, так или иначе, проявляет по отношению к обществу, так и отчуждения, столь же неизбежно возникающего в системе властных общественных отношений.

В свою очередь, критическая и рационалистическая концептуализации феномена элиты, данные в работах Ч.Р. Миллса, Г. Моски, А. Этциони, Дж. Бёрнхейма и других, позволила нам сформулировать видение элиты, как социальной группы, обладающей признаками как имманентной социальной ответственности, так и сознательного социального эгоизма, результирующегося в феномене реификации, осуществляемой правящей элитой в отношении собственного общества.

Интерпретативный (Дж. Г. Мид, А. Шютц) и структурно-функциональный (Т. Парсонс) подходы в части рассмотрения социального консенсуса как порядка, объединяющего в себе нормативные и символические характеристики, были использованы нами для обоснования нашего видения консенсуса как одновременно статичного и динамичного феномена, основанного как на прямом принуждении, так и на ценностно-нормативном согласии.

Научная новизна диссертационного исследования определяется тем, что осуществлен комплексный социально-философский анализ роли и значения элиты в изменении, формировании и рутинизации социального консенсуса как интегративной символической системы.

К положениям новизны в работе относится следующее:

раскрыта дуальность объективации элиты в социальном анализе, что дало возможность исследования данного феномена в дихотомии свойственных ему оппозиций;

продемонстрирована специфичная роль элиты во властных отношениях общества относительно дихотомии «участия» и «отчуждения», на основании чего были установлены социальная значимость и социальная субъектность феномена элиты;

выявлено положение элиты в системе групп интересов общества, на основании чего можно делать выводы относительно онтологических целей и имманентных задач правящей группы;

исследована роль элиты как субъекта социального консенсуса с точки зрения проблемы институциональной легитимизации, что позволяет судить о степени исполнения этой функции российской элитой;

осуществлена типологизация и классификация основных компонентов социального консенсуса вообще и применительно к современному российскому обществу - в особенности, на основании чего можно делать заключения относительно состояния и перспектив социальной консолидации отечественного социума.

Положения, выносимые на защиту:

Объективация элиты в социальном анализе демонстрирует как теоретическую, так и праксеологическую дуальность феномена, что выражается: в амбивалентности идеалистического и рационалистического аналитических подходов к исследованию элиты; в двойственности состава элиты как единого правящего слоя и множественных групп; дихотомии участия элиты в обществе и её отчуждения от него; реализации интересов общества в процессе преследования собственных корпоративных интересов.

Взаимоотношения правящей элиты и общества испытывают также воздействие со стороны процесса реификации, выступающей частным проявлением общего процесса отчуждения, обусловленной типологическими характеристиками современного общества и процессом коммодификации.

Консенсус является одновременно статичным и динамичным феноменом. Источниками и инициаторами его изменения, формирования и рутинизации выступают конкурирующие элитные группы, являющиеся носителями альтернативных символических комплексов и убежденных в том, что существующий порядок вещей не отвечает задачам развития общества. Данное обстоятельство со всей очевидностью демонстрирует взаимную связь и обусловленность феноменов консенсуса и институциональной легитимности.

Выделяются всего три базовых формы социального консенсуса, это: 1) согласие по поводу основного ценностно-нормативного (символического) каркаса общества; 2) общественный договор, или социальный контракт (полностью рефлексивная форма консенсуса), и 3) социальный подкуп (частично рефлексивная форма). Данная типология исчерпывает собой вариации видов договорных отношений между обществом и властью.

Количество участников договорного процесса и итоговых бенефициариев социального контракта неограниченно, и определяется составом реально значимых в данном обществе групп. В отечественной практике общественный договор заключается, фактически, только между правящими группами социума.

В современном российском обществе символическая природа общественного консенсуса максимально редуцирована за счет его утилитарной природы, что представляет собой институциональную ловушку коммодификации социального консенсуса, выход из которой возможен за

счет расширения социальных договоренностей с правящей элитой, и формирования нормативно-ценностного каркаса общества.

Теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что полученные данные позволяют судить о содержательных и динамических аспектах интегративных и дезинтегративных процессов в обществе, в особенности, в части субъектности формирования социального консенсуса и особой роли элиты в этом процессе. Результаты диссертационного исследования позволяют анализировать тенденции указанных процессов применительно к российскому обществу, и, соответственно, прогнозировать развитие социальной интеграции и возможности формирования социальной солидарности в отечественном социуме. Сформулированные теоретические положения и выводы развивают и дополняют ряд разделов социальной философии в отношении власти как фактора исторической эволюции, проблемы социальной солидарности, источников и механизмов социокультурного изменения, перспектив процесса общественного воспроизводства в российском социуме.

Выводы и рекомендации диссертационного исследования могут быть использованы органами власти различных уровней при информационно-аналитическом сопровождении управленческих решений в сфере социальной политики, направленной на дальнейшую консолидацию российского общества, при обосновании инициатив в области социальной интеграции и общественно-политических отношений. Кроме того, материалы исследования могут быть использованы в учебном процессе в вузах при разработке курсов и чтении лекций по конфликтологии, социологии политических процессов, политологии.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации изложены на межрегиональной научно-практической конференции «Российский социум в перспективах и противоречиях развития» (Иркутск, 2008 г.), второй региональной научно-практической конференции «Социокультурные процессы Сибири» (Иркутск, 2008 г.), научно-практической конференции аспирантов и соискателей «Studium» (Иркутск, 2008, 2009 гг.), научно-практической конференции «Философия, социология, право в системе обеспечения социальной безопасности региона: классические, неклассические подходы» (Красноярск, 2008 г.), Всероссийской научно-практической конференции «Традиция. Духовность. Правопорядок» (Тюмень, 2009 г.).

Структура и объём работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, включающих шесть параграфов, заключения, библиографического списка, содержащего 158 названий. Объём основной части работы составляет 148 страниц.

. Институт элиты в диалектике властных отношений

Категоризация и объективация элиты в социальном анализе традиционно строится на основаниях, относящихся, прежде всего, к критериям «элитности» группы, которые отличаются достаточной произвольностью и варьируются в разных подходах. Не вдаваясь здесь в дискуссию по поводу признаков элиты, подчеркнем ещё раз, что нас будет интересовать, прежде всего, группа или группы, обладающие реальной возможностью оказывать глубокие и долговременные воздействия на направления и характер общественного развития в данном социуме в данную историческую эпоху.

Весь комплекс наработанных в настоящее время социальной наукой подходов к исследованию феномена элит довольно отчетливо, на наш взгляд, подразделяется на два основных блока: 1) подходы идеалистического характера, в которых проблематика структуры, формирования и функций элиты заметно редуцирована в сравнении с рассмотрением феномена как такового, причем зачастую - в гипостазированном виде, со значительной долей психологизации и романтизации элиты; 2) подходы рационалистического характера, в которых уделяется приоритетное внимание специфике и механизмам элитообразования, её составу и особенностям функционирования, за счет известного редуцирования роли и значения элиты как структурообразующего фактора социума и её наиболее креативного элемента.

Отметим, что первый указанный теоретико-методологический ракурс обладает, на наш взгляд, не меньшей эвристичностью, нежели второй, несмотря на его кажущуюся умозрительность. Собственно говоря, распространение понятия «элита» на людей или произвольные социальные группы, отличающиеся высшим индексом в сфере их деятельности (В. Парето), «боговдохновенностью» и харизматичностыо (Т. Карлейль), особыми творческими способностями (А. Тойнби), моральным превосходством и наивысшим чувством ответственности (X. Ортега-и Гассет), наибольшей важностью исполняемых социальных функций (С. Келлер) выглядит справедливым и, в общем, допустимым. Однако мы предпочитаем придерживаться в нашей работе более узкого и прагматичного толкования феномена элиты, как группы, обладающей действительной властью и действительными возможностями воздействовать на общественные процессы макроуровня в «доступном им жизненном мире» (А. Шютц), то есть, следуем до известной степени, подходам, заданным в рамках второго - рационалистического блока, в работах, прежде всего, Г. Моски , А. Этциони , и М.Р. Дая . Мы акцентируем здесь определение «действительное», поскольку очень часто многие исследователи обнаруживают склонность к дисперсному истолкованию субъектности социальной власти, приписывая таковую и людям творческих профессий, и прессе («четвертая власть»), вплоть до почетных горожан. Обоснуем нашу позицию более детально с референцией к признакам элиты, артикулированным в первом теоретико-методологическом блоке.

«Высший индекс» в той или иной сфере деятельности, определённый Парето в качестве основного признака «элитности», безусловно, является показателем особого положения той или иной группы в её предметной профессиональной области. Однако, социетальные, то есть, относящиеся ко всем сферам общественной жизни, последствия деятельности таких групп минимальны, если они не являются облеченными реальной властью в данном социуме. Конструкции как «рабоче-крестьянской власти», так и представительной «участвующей демократии» являются, по нашему убеждению, в равной степени идеалистическими. Фактическая власть принадлежит наиболее организованной и целеустремленной группе -правящему классу, эффект воздействия которого носит именно социетальный характер. Необходимо, впрочем, отметить, что, по сути, Парето, конечно же, отдавал себе в этом отчет, потому и посвятил наиболее детальный анализ именно правящей элите, хотя и в значительной степени проигнорировал её, так сказать, экономический блок, первоочередное внимание уделив процессу ротации групп элит, названных им «львами» и «лисами». Первые, как известно, отличаются большей склонностью к использованию силы, вторые -к «комбинациям». Рано или поздно, всякая элита, согласно Парето, впадает в декадентство, и неизбежно теряет свое правящее положение. Подход итальянского социолога отличается, тем самым, значительным психологизмом, который проявляется как раз при рассмотрении феномена ротации элит и причин смены одной элиты другой. В качестве условий такой смены Парето, как известно, полагал неизбежную деградацию группы, находящейся у власти. «Они разлагаются, - писал итальянский ученый, - не только количественно. Загнивают они и качественно, в том смысле, что теряют свою силу и энергию, и утрачивают те характеристики, которые в свое время позволили им захватить власть и удерживать ее» .

«Боговдохновенность» и харизматичность, являющиеся, согласно Томасу Карлейлю, необходимыми основаниями для зачисления индивида и/ или группы в разряд лучших и избранных имеют только опосредованное отношение к возможностям социетальных эффектов, производимых деятельностью данных индивидов или групп. Вне всякого сомнения, воздействие харизматических личностей велико и их роль весьма значительна. Более того, нельзя отрицать то, что, в сущности, у истоков всякой идеологии, всякого политического или религиозного течения находится некая фантазия - эзотерик, овладевшая первоначально чьим-то сознанием, создавшая, условно говоря, своего «носителя». В том случае, если носитель (носители) действительно убеждены, и глубоко переживают свое откровение («катектически мотивированны», говоря словами Т. Парсонса), если это сочетается с сильной волей к его распространению на воспринимающую часть общества, и при условии достаточной поддержки со стороны культурно-психологических и социально-политических факторов, индивидуальное откровение имеет шансы стать общепринятым.

Правящая элита как специфичная группа интересов

Парсонс также обосновывал в рамках структурного функционализма значение экспрессивных символов в связи с феноменом лидерства. Общепринятые ценностные представления, являющиеся основой данной общности, всегда проецируются, согласно Парсонсу, на лидера, как на символическое воплощение этих ценностей. При условии достаточной интеграции символического комплекса, лояльность данным ценностям, общности, и лидеру становятся, по мнению социолога, неразделимыми. Даже «инструментальный» лидер будет выполнять, по крайней мере, какие-то экспрессивные функции. Экспрессивный элемент лидерства обладает как внутренним, так и внешним, репрезентативным аспектом. Позиция и ролевые действия экспрессивного лидера призваны символизировать для внешних наблюдателей природу и принципы солидарности общности, которую он представляет, и организовывать ее отношения с другими общностями. Весьма отчетливо проявляется данный аспект в системе международных отношений. Определенные символические акты, указывает социолог, могут быть исполнены только главой государства, вне зависимости от того, кто в данном государстве обладает «реальной властью». Другой важный аспект, подчеркиваемый Парсонсом, это то, что экспрессивный символизм является трансформируемым и корректируемым феноменом. В этом процессе серьезную роль играют «художник» и «пропагандист», причем действия последнего являются, по мнению американского социолога, наиболее явными. Пропагандист «сознательно использует имеющийся экспрессивный символизм, или создает новые символы для того, чтобы манипулировать общественными представлениями» . Любой политический лидер является, по Парсонсу, до известной степени пропагандистом, поскольку обращается к чувствам и мыслям своих избирателей с помощью переопределения ситуации в символических терминах. Что касается «чистого» художника, подчеркивает социолог, то он не ориентирован на прямое воздействие на представления его публики, он всего лишь придает форму ее экспрессивным интересам. Несмотря на это, символические системы, с которыми имеет дело художник, глубоко увязаны с равновесием всей системы аттитюдов, говорит Парсонс, поэтому чистое искусство достаточно легко может быть использовано в целях формирования «нужных» общественных представлений, что, опять же, осуществляется во исполнение инициативы и воли правящей группы.

На наш взгляд, введенное нами понятие «декларации участия» позволяет, с одной стороны, сочетать как разные истолкования дискурса, исходящего от власти и поддерживаемого ею, так и вполне гармонично инкорпорировать истолкования этого процесса в терминах, относящихся к символической составляющей властных отношений. Внимание к данному аспекту взаимоотношений общества и власти было отчетливо отражено уже в идее К. Маркса, согласно которой «господствующие мысли суть не что иное, как идеальное выражение господствующих материальных отношений; в силу этого мысли тех, у кого нет средств для духовного производства, оказываются в общем подчиненными господствующему классу, придающему своим мыслям форму всеобщности, изображающему их как единственно разумные и общезначимые» . Таким образом, для того чтобы заставить общество следовать в русле определенных предпочтений и установок правящего слоя, властью активно используется символическое давление, как экспансия смысловых комплексов. Бурдье, рассматривая феномен «легитимного», или «правильного» языка, вводит такие понятия, как «лингвистический рынок», и «держатели лингвистического капитала». Именно последние, согласно французскому социологу, «определяют законы ценообразования лингвистического рынка», который, через разработанную систему санкций обеспечивает легитимизацию «официального языка», то есть, определяет наиболее ценный и должный вокабуляр, и отклоняющийся от нормы . Наряду с этим, Бурдье говорит о феномене символической власти, «конституирующей данность через речь, заставляющей людей видеть и верить, подтверждающей или трансформирующей видение мира, и, тем самым, воздействующей на мир. Это почти магическая власть, дающая возможность обрести эквивалент того, что обретается силой физической или экономической» . Социолог рассматривает феномены «символической власти» и «лингвистического рынка» применительно к дифференциации социального пространства и диспозиций агентов, опираясь, в том числе, на марксистское понимание доминирующего класса, упомянутое выше. Доминирующий класс, таким образом, реализует символическую власть через символическое же насилие, как опосредованное принуждение людей не только к определенному виду электорального поведения и политической культуры, но и к определенным образцам потребления, производства, отдыха, и т.д., создавая и распространяя в обществе набор предпочтительных суждений и категорий очевидности. Более того, держатели символического капитала, являющиеся основными заказчиками идеологической продукции, следят, по мнению Бурдье, за тем, чтобы символическое насилие трактовалось его адресатами совершенно определенным образом, то есть, не как таковое, поскольку только в этом случае, оно будет действительно эффективным. Соответственно, «идеологическая продукция тем действеннее, чем более она способна представить аморальной или незаконной любую попытку редуцировать ее до ее истинного содержания. Способность обвинить всякое исследование идеологии в идеологичности есть специфичная характеристика доминирующей идеологии: оглашение скрытого содержания дискурса является скандальным, поскольку оно высказывает то, что «ни в коем случае не должно быть оглашено» . То есть, декларация участия и повседневный дискурс власти по возможности превращаются правящей элитой во внекрнтические категории, в вещи, которые могут обсуждаться лишь до определенной степени - той, которая не ставит под сомнение их имплицитную «истинность» и безусловную «ценность».

Формирование консенсуса как институциональная легитимизация: проблема субъектности

Ценностно-нормативное содержание консенсуса было достаточно подробно рассмотрено нами в предыдущем параграфе. Необходимо теперь проанализировать две другие формы.

Договор, согласно классику, есть «действие двух или более лиц, взаимно переносящих друг на друга свои права, - причем, утверждает Т. Гоббс, - в договорах право переходит с помощью слов о будущелі» . Договор, уже по определению, предполагает максимально рефлексивное участие сторон процесса согласования интересов относительно желаемого в будущем состояния дел, включая развитые аргументационные системы, наборы доводов, апелляцию к ресурсам и авторитетам - в общем, нормальный договорной процесс, в котором каждая из сторон сознательно идет на какие-то уступки, и не менее сознательно артикулирует и отстаивает свои интересы. В результате каждая сторона получает то, на что могла претендовать и к чему стремилась, в скорректированных, естественно, интересами противоположной стороны объемах. В этой связи, нам в отношении феномена общественного договора близка позиция Э. Дюркгейма, который совершенно справедливо указывал на невозможность заключения такового со всем обществом. «Для того чтобы такой договор был возможен, - говорит Дюркгейм, - необходимо, чтобы в известный момент все индивидуальные воли пришли к согласию насчет общих основ социальной организации и, следовательно, чтобы каждое частное сознание поставило перед собой политическую задачу во всей её общности. Но для этого необходимо, чтобы каждый индивид вышел из своей отдельной сферы, чтобы все одинаково играли одну и ту же роль, роль государственных людей и организаторов. Представьте себе момент, когда общество устанавливает договор: если согласие единодушно, то содержание всех сознаний тождественно» .

Отметим, что проблематика общественного договора практически не появляется в работах отечественных обществоведов в таком ключе критики изначальной посылки. Речь ведется, в основном, об исторической преемственности специфики общественного договора в России, «необходимости заключения нового общественного договора», о его характере, о договоре, существующем априорно, о факторах, нарушающих действующий общественный договор, и т.д. [см., напр.: 9; 53; 59; 63; ПО]. Более того, в научной литературе встречаются даже суждения о том, что «сегодня для россиян свойственно одобрение не системы государственного патернализма, а отношений, которые можно назвать "социальным контрактом", - причем, по мнению автора, - если "социальный контракт" государства и общества соответствует минимальному уровню формирования российской идентичности, то ее "духовный капитал" - в принадлежности к российской цивилизации» . Таким образом, автор указанного пассажа, - Ю.Г. Волков - рассматривает социальный контракт, как некий факт данности в российском обществе, причем, не определяет ни конкретных субъектов такового, ни конкретных преференций, которые получают те или иные контрагенты. Обосновывает указанный исследователь наличие контракта также довольно странным, на наш взгляд, образом - через констатацию стремления россиян во всем полагаться только на себя и отражение этого стремления в идентификационных характеристиках.

Нам, вместе с тем, достаточно близка позиция А.А. Аузана, который, хотя и рассматривает общественный договор предельно широко и в качестве априорно существующего, все же высказывает весьма ценные мысли о том, что без укрепления гражданского общества в нашей стране трудно говорить о возникновении какого-то равного субъекта диалога с властью. По мнению указанного автора, - «То, что произошло, причем не то, что сделала власть, а то, что легитимизировано голосованием на парламентских и президентских выборах 2003 - 2004 гг.1, показывает, что принятые решения поддерживаются значительными группами населения. Это свидетельствует о том, что некий пакт в России существует, что страна находится в специфической социальной ловушке, которая возникла отнюдь не в XX в. Похоже, мы в новой форме получаем те же институты, которые обозначаются труднопереводимыми на другие языки русскими словами - самодержавие и крепостничество» . С точки зрения Аузана, в России постоянно воспроизводится традиционная модель общественного договора «вертикального» типа («гоббсовская»). Он, однако, мало говорит о причинах такого постоянства и трактует общественный договор, как уже было отмечено, предельно широко, настолько широко, что он охватывает у него действительно всё общество, чем, как было сказано, «грешат» большинство исследователей данной проблемы. Обратимся, в этой связи, ещё раз к аргументации Дюркгейма. «Теорию общественного договора, - утверждает выдающийся французский мыслитель, - трудно защищать, ибо она не основана на фактах. Не только нет обществ, которые бы имели такое происхождение, но нет и таких, структура которых содержала бы хоть малейший след договорной организации. Следовательно, это и не исторический факт, и не тенденция. Поэтому, чтобы придать этому учению какой-то вес, нужно было назвать договором одобрение каждым ставшим взрослым индивидом общества, в котором он родился, уже тем только, что он продолжает в нем жить. Но тогда нужно называть договором всякий человеческий поступок, не вызванный принуждением» . На наш взгляд, большинство указанных выше отечественных исследователей феномена имплицитно стоят именно на таких, критикуемых Дюркгеймом методологических основаниях, когда договорным объявляется общество уже только потому, что его члены, родившись в нем однажды, не собираются его покидать

Основания социального консенсуса в современном российском обществе

Таким образом, объективация (как выделение объекта и его фиксация в исследовательских целях) и категоризация элиты в социальном анализе демонстрирует как теоретическую, так и праксеологическую дуальность феномена.

Во-первых, институт элиты исследуется в социальной науке в рамках двух основных аналитических ракурсов - идеалистическом, в котором проблематика структуры, формирования и функций элиты заметно редуцирована в сравнении с рассмотрением феномена как такового, причем зачастую - в гипостазированном виде, со значительной долей психологизации и романтизации элиты, и рационалистическом, в котором уделяется приоритетное внимание специфике и механизмам элитообразования, её составу и особенностям функционирования, за счет известного редуцирования роли и значения элиты как структурообразующего фактора социума и её наиболее креативного элемента.

Во-вторых, дуальность обнаруживает себя и в подходах к составу элиты, где до сих пор не преодолено противоречие между воззрениями на элиту, как на единый господствующий класс, имеющий более или менее выраженные корпоративные интересы и консолидированную организационную структуру, и «плюралистическими» подходами, согласно которым имеет место постоянная соревновательность между различными элитными группами в условиях отсутствия организационного единства правящего слоя. В-третьих, по нашему убеждению, правящая элита неизбежно включает в себя как «собственников власти», так и «собственников собственности», находящихся в процессе перманентного взаимопроникновения или постоянной динамичной транспарентности. Всякое разделение экономических и политических элит - в высшей степени условно, поскольку они со всей неизбежностью выступают в качестве синтетического субъекта социальной власти, то есть, той, в которой заключены возможности действий, имеющих социетальный эффект, и конденсирующей в себе симбиоз всех вероятных видов и подвидов властных отношений в обществе.

Наконец, в-четвертых, критическое восприятие данного института, на наш взгляд, эвристически обещающе и оправдано, однако, не отменяет, тем не менее, очевидного факта его наибольшей социальной ответственности и исключительно важной роли в обществе, в особенности - в периоды глубоких социальных трансформаций.

В диалектике властных отношений институт элиты также демонстрирует свою амбивалентность, отчетливо проявляющуюся при рассмотрении его в контексте таких имманентных признаков и категорий его существования, как «участие» и «отчуждение». Элита, являясь неотъемлемой частью общества, одновременно представляет собой группу, наиболее четко и зримо дистанцированную от данного общества, возвышающуюся над ним. Будучи вынужденной использовать в своем дискурсе риторику «участия» по отношению к обществу, которым она управляет, элита одновременно характеризуется значительной степенью отчуждения от этого общества.

С учетом различных типов социально-политических систем, можно выделить три основных, редуцированных варианта отчуждения в системе взаимоотношений правящей группы и общества, представляющих собой отчуждение в условиях современного общества потребления, отчуждение в условиях авторитарного режима, и отчуждение в условиях маргинального общества, результирующихся, соответственно, в стандартной декларации участия, в декларации тотального участия, и в декларации тотального неучастия. Данные категории, в свою очередь, отражают ту или степень уважения данной правящей группы по отношению к данному народу, уважения элиты по отношению к обществу, частью которого она является.

Взаимоотношения правящей элиты и общества испытывают также воздействие со стороны процесса реификации, выступающей частным проявлением общего процесса отчуждения, обусловленной типологическими характеристиками современного общества и процессом коммодификации, и представляющей собой превращение личности, группы, общества в квазипредметы, подверженные преимущественно внешнему воздействию.

Таким образом, институт элиты вступает в особые «реификационные» отношения с обществом в целом, при которых со стороны правящей группы общество воспринимается в качестве объекта манипуляций и различного рода операций, то есть, рассматривается как операциональный объект, и, тем самым, реифицируется собственной элитой.

Правящая элита сама выступает специфичной группой интересов, точно так же ориентированной на их формулирование и преследование, как и всякая другая группа. Особенностью современной российской ситуации является то обстоятельство, что группы интересов, вступающие между собой в диалоговые отношения, как правило, являются представительствами тех же социальных сегментов, которые и конституируют правящую элиту. К процессу согласования устремлений и интересов, означающему, по сути, процесс определения принципов и «долей» распределения основных экономических ресурсов общества, допускаются, тем самым, далеко не все участники общественных отношений. Субъекты этих договоренностей представляют собой практически исключительно группы собственников собственности и собственников власти, обладающих материальным и символическим капиталом, и являющихся, соответственно, носителями атрибутов социальной престижности.