Москва, сентябрь 1812 года. Грабежи

Грабежи начинаются в первый же вечер присутствия французов в городе. Их не может прекратить даже пожар. Из подвалов, из развалин сгоревших домов, складов и магазинов тащат все: картины, вазы, ром, сахар, чай, вино, муку, шубы. Грабят церкви, переливая в слитки ободранное с икон серебро и золото. Грабят москвичей, могут прямо на улице заставить снять теплую одежду или сапоги.

Солдаты из частей, расквартированных за чертой Москвы, ходят в город, как на промысел. Француз-мемуарист свидетельствует: «Невозможно было и думать о поддержании порядка. Все, кто не стоял под ружьем и не исполнял непосредственно служебной обязанности, уходили, пользуясь разными предлогами. Котлы стояли без огня и кашеваров; посланные за дровами, соломой или водой не возвращались назад. Беспорядок дошел до такой степени, что убегали даже некоторые из патрулей».

Командиры полков смотрят на грабежи сквозь пальцы: для солдат это единственный источник пропитания. Русские крестьяне, в отличие от европейских, не привозят товары на рынки захваченного города. Тех немногих, кто на это решился, французы тут же ограбили, и больше желающих не нашлось. За еду французам приходится драться между собою: у солдат корпусов, стоящих дальше от города, добычу отнимают солдаты ближних, а гвардейцы отнимают у всех. Как пишут мемуаристы-французы, в конце концов Наполеону приходится установить график грабежей, которые официально именуются приготовлением запасов продовольствия: разные корпуса имеют право посылать в Москву отряды за добычей в определенные дни: день — Старая гвардия, день – Молодая гвардия, день – корпус Даву и так далее, по очереди.

Маршал Бертье – маршалу Даву:

«Император с неудовольствием усматривает, что несмотря на приказ, отданный вчера о прекращении грабежа, грабеж производился сегодня точно в таких же размерах, как и прежде».

«Мы шли по превосходной дороге ко дворцу, называемому Петровский, где остановился на жительство Император… Наконец, прибываем мы на бивак, расположенный как раз против города. Мы ясно видим громадную пирамиду, которую образовали вывезенные из Москвы мебели и фортепьяно».

Москва, Петровский парк, сентябрь 1812 года

В парке возле Петровского дворца, был один из лагерей французского войска. Садовые павильоны и вырытые вокруг землянки ломились от роскоши: в них натащили персидские ковры, венецианские зеркала, французскую мебель, меха, посуду и Бог знает что еще из ограбленных московских домов.

Из воспоминаний французского офицера Эжена Лабома:

«Штабы, расположенные со своими генералами вокруг дворца, устраивались в английских садах, ютились в гротах, китайских павильонах, киосках, садовых беседках… В нашем лагере можно было увидеть людей, одетых татарами, казаками, китайцами; одни носили польские плащи, другие – высокие шапки персов, баскаков или калмыков. Таким образом, наша армия в это время представляла картину карнавала. Армия страшно радовалась награбленным вещам… люди утешались хорошей едой и барышами, которые они извлекали, торгуя всевозможными предметами, принесенными ими из Москвы… Наш лагерь совершенно не походил на армию, а скорее имел вид громадной ярмарки, где военные, преобразившись в купцов, продавали за бесценок драгоценные вещи. Люди жили в ужасную непогоду среди поля, под открытым небом, и в то же время они ели на фарфоровых тарелках, пили из серебряной посуды и вообще обладали такими предметами роскоши, которые можно было себе представить только среди очень богатой и комфортабельной обстановки».

Москва, берег Москвы-реки за Калужскими воротами

В землянках, в парках и на лугах жили и простые москвичи. Правда, ели они не на серебряной посуде. Пищу добывали на огородах и в разоренных домах, грелись у костров. Москвичка Елена Похорская вспоминала на склоне лет, как две недели прожила на Орловом лугу, на берегу Москвы-реки за Калужскими воротами: «Насчет пищи мы жили без нужды. Все кондитерские остались отперты, да частные кладовые, да ряды. Бери кто что хочет, особенно в рядах. Они горели, да не все, и много в них добра осталось. У нас на лугу постоянно самовары кипели, либо разложат огонь и варят какую-нибудь похлебку. Провизию брать из рядов да из кладовых мы не считали грехом, потому что и без того бы не уцелела; не умирать же нам с голоду».

Из воспоминаний маркиза де Шамбре:

«Судьба жителей, оставшихся в Москве, стала ужасной. Покинув дома, обреченные на сожжение, они бродили по городу, сгибаясь под тяжестью захваченного с собою имущества, подвергаясь насилиям солдат, которые, оскорбив и ограбив их, доходили в своем варварстве до того, что принуждали их нести в лагерь у них же отнятое добро. Необходимость во взаимной помощи заставляла их соединяться толпами, которые располагались вместе на ночлег под открытым небом. Изнемогая от голода и усталости, они питались овощами, находимыми в огородах».

Москва, улица Покровка, сентябрь 1812 года

В 1812 году в Москве впервые прозвучало слово «муниципалитет». В воззвании к москвичам было обещано: он «будет заботиться о вас, о ваших нуждах, о вашей пользе». Московский муниципалитет, созданный французами, располагался в доме Румянцева на Покровке. Создание органа местного самоуправления было поручено бывшему французскому консулу в России Лессепсу. В московском муниципалитете служили 87 человек, в том числе 20 иностранцев. Среди русских служащих муниципалитета были не только купцы и чиновники, но и двое дворовых людей и один вольноотпущенный.

Мэром, или городским головой, назначили московского купца Петра Находкина. Когда Лессепс сообщил ему об этом, Находкин сказал: «Как честный человек, я должен прежде всего объявить вам, что никогда ничего не сделаю против моей веры и моего Государя». Удивленный Лессепс отвечал: «Вражда императора Наполеона с императором Александром до вас не касается; ваши обязанности будут состоят лишь в том, чтобы наблюдать за благоденствием города». Члены муниципалитета должны были носить красную ленту через плечо, а городской голова – белый пояс. Заместителями мэра Находкина были назначены именитый гражданин Федор Фракман, купец Петр Коробов и надворный советник Бестужев-Рюмин. После ухода французов из Москвы дела соотечественников, сотрудничавших с оккупантами, рассматривала специальная Следственная комиссия. Приговор признал, что их «вины большей частью состоят в одной только слабости духа, не позволившей им упорствовать с твердостью против угроз и насилий бесчеловечного врага». Однако 22 муниципальным служащим были назначены разные наказания, самое строгое — к лишению чинов, дворянства и ссылке в Сибирь.

Трасса Маросейка — Покровка, похоже, была главной улицей «французской Москвы»: в начале ее, в доме Разумовской, жил генерал-губернатор маршал Мортье, посредине был муниципалитет, а в доме Долгоруковых размещалась муниципальная полиция с 2 главными и 15-ю простыми комиссарами. Здесь же, проходил 12 сентября судебный процесс над «поджигателями», которых приговорили к казни.

Москва, берег Москвы-реки у Новодевичьего монастыря

Французский муниципалитет не был помехой бесконечным сценам грабежа и насилия на улицах Москвы. Их воспоминаний купчихи Анны Кругловой: «Моя тетка пошла за чем-то в монастырь, и погонись за ней солдат. Она бежать к реке, и вошла в воду по горло. Солдат стоит на берегу, дожидается, чтоб она вышла. А она себе на уме была: целый час простояла, вся продрогла, а его таки переупрямила: ушел с досады. Тогда и она из воды вылезла, пришла к нам».

Москва, церковь св. Екатерины на Большой Ордынке

Другой очевидец событий 1812 года в Москве вспоминал, как они с братом проходили мимо церкви святой Екатерины на Большой Ордынке и услышали стоны и крик: «Не мучьте меня; лучше предайте смерти!» Заглянув в храм, братья увидели человека с окладистой черной бородой, стоявшего меж двух солдат, держащих его за руки; третий колол его обнаженную спину острием сабли, приговаривая: «Сказывай, поп, где зарыто церковное серебро и золото!» «Мученик, вспоминает мемуарист, от невыносимой боли рвался из рук злодеев и в исступлении кричал диким голосом».

Москва, Высоко-Петровский монастырь

Большинство храмов Москвы при французах были закрыты, и не только ограблены, но и осквернены. В Даниловом монастыре и здесь, в Высоко-Петровском, французы устроили скотобойню: двор монастыря был покрыт запекшейся кровью, везде валялись гниющие внутренности животных, в соборной церкви была мясная лавка, на гвоздях, вбитых в иконостас, висели битая птица и требуха.

В храме Рождества в Столешниках французы варили пищу, в костер под котлом бросали иконы. В храме Троицы в Сыромятниках держали лошадей, в церкви Петра и Павла в Лефортове – быков. В Кремле, где жил Наполеон и поддерживался порядок, разорение храмов также было упорядочено. В Успенском соборе, вместо паникадила, висели весы, на которых взвешивали золото и серебро, выплавленное из награбленых церковных сокровищ; на иконостасе отмечались цифры добытого, рядом стояли плавильные горны и стойла для лошадей. В кремлевских храмах Спаса на Бору и Николы Гостунского находились склады овса, сена и соломы. В Верхоспасском соборе престол служил обеденным столом, а рядом стояли кровати. В алтаре собора Чудова монастыря маршал Даву устроил себе спальню. Страшно подумать, что писали бы до сих пор просвещенные европейцы, если бы русские солдаты, вошедшие в 1814 году в Париж, ограбили бы Нотр-Дам-де-Пари или устроили скотобойню в церкви Сан-Сюльпис. И если русских они привыкли называть «варварами», то что могли бы они сказать о себе?.

Москва, костел св. Людовика

Из воспоминаний аббата Сюрюга, настоятеля католического храма святого Людовика в Москве в 1812 году: «В продолжение шестинедельного пребывания французов, я не видал даже тени Наполеона. Он не посетил нашего храма и вероятно и не думал об этом. Четыре или пять офицеров старых французских фамилий посетили богослужение; двое или трое исповедовались.

Во время их пребывания здесь из них умерло до 12-ти тысяч, и я похоронил, по обрядам церкви, только одного офицера и слугу генерала Груши. Всех других, офицеров и солдат, зарывали их товарищи в ближних садах. В них нет и тени верования в загробную жизнь».

Московские окраины, сентябрь 1812 года

Все чаще французские грабители встречали отпор простых москвичей. Из воспоминаний московской жительницы: «К нам вломился неприятельский солдат. У него на плече была длинная дубина; он схватил отца за ворот. Я подбежала сзади к этому разбойнику, выхватила у него дубину, да хвать его по затылку. Он упал; мы все на него бросились, порешили с ним и оттащили его в пруд. В этот пруд да в оба колодезя много побросали мы непрошеных гостей».

Из воспоминаний московского жителя: «Иду я раз ранним утром по Девичьему полю; вышел человек из ворот дома, по платью, должно быть, мещанин, а полем идет француз и зовет его: алё. Француз кричитъ але, а наш ему алё и манит его руками, головой кивает и показывает, чтобы он за ним шел; а сам къ воротам назад побежал. Француз за ним. Вижу, наш побежал к колодезю и машет руками, в колодезь показывает. Как француз нагнулся, наш-то уперся ему в шею обеими руками и бросил его в колодезь. Наш вышел опять из ворот, пошел вдоль забора и остановился около меня. Что, говорит, видел? Хоть одним меньше! А я говорю: за что ты его сгубил? Ведь он на тебя не нападал. Он взглянул мне прямо в глаза и говорит: «Должно быть, они у тебя жены не отнимали, да никто из твоих под пулями не стоит, да не видал ты лошадей в наших храмах!»

Стендаль. Репортаж из Москвы 1812 года:

«Очаровательный город, один из прекраснейших храмов наслаждения, превратился в черные зловонные развалины, среди которых бродили несколько несчастных собак и несколько женщин в поисках пищи».

Лев Толстой, «Война и мир», Москва

Строки Стендаля, посвященные московскому походу и другим войнам Наполеона, будет не раз перечитывать другой великий писатель – Лев Толстой. «Я обязан ему тем, что понял войну. Во всем том, что я знаю о войне, мой первый учитель – Стендаль», — напишет Толстой впоследствии. Отец писателя, Николай Ильич, в чине подполковника участвовал в Отечественной войне 1812 года и заграничных походах русской армии. Образы Москвы 1812 года, запечатленной на страницах «Войны и мира», благодаря Льву Толстому войдут в золотой фонд мировой литературы.

О том, что дом Соллогубов на Поварской улице изображен в «Войне и мире» как Дом Ростовых, знают все. А на Воздвиженке, 9 сохранился дом старого князя Болконского из «Войны и мира». Именно сюда, «к старому мрачному дому на Воздвиженке», подъезжает экипаж с Наташей Ростовой, отец привозит ее знакомиться со старым князем. Знакомство не удается: хозяин сначала не выходит к гостям, а затем появляется не по-светски: в халате и колпаке, оглядывает Наташу, но ни слова ей не говорит. В реальности этот дом принадлежал князю Николаю Сергеевичу Волконскому, деду Толстого по материнской линии, который и стал прототипом старика Болконского в романе. Толстой знал этот дом и в молодости часто в нем бывал.

Москва, Кремль, сентябрь 1812 года

После того, как московский пожар прекратился, Наполеон возвратился в Кремль. Он провел в Москве еще целый месяц. Мемуары французов рисуют странную картину: император, обычно бодрый и деятельный, как будто впал в прострацию. Маршалы засыпали его вопросами и планами: что делать дальше, зачем мы сидим в сожженной Москве, надо выбрать — идти на Петербург, возвращаться в Смоленск и Литву, прорываться на Украину. Наполеон не отдавал приказа. Обстановка требовала действий: Кутузов, перейдя с Рязанской дороги на Калужскую, накапливал силы. Партизаны и крестьянские отряды хозяйничали на растянутых французских коммуникациях между Смоленском и Москвой, перехватывали курьеров, нападали на отдельные части. Армия, упражняясь вместо боев в ежедневных грабежах, таяла и превращалась в вооруженную толпу. Близилась зима. А император либо занимался тем, что могло подождать – лично проводил строевые смотры, редактировал театральные уставы, либо не занимался ничем.

Из воспоминаний графа Сегюра:

«Замечали, что он старался продлить время, проводимое за столом. Раньше его обед был простой и кончался очень быстро. Теперь же он как будто старался забыться. Часто он целыми часами полулежал на кушетке, точно в каком-то оцепенении, и ждал с романом в руках развязки своей трагической судьбы».

Наполеон, война и мир, Москва

Не дождавшись предложений о мире от русского царя, Наполеон начинает искать мира сам. Мало того, что всесильный император, вынужден просить мира у русских, которых считал уже побежденными – он ищет содействия случайных людей, подвернувшихся ему в захваченной Москве. Сначала просит генерал-майора Ивана Тутолмина, начальника Воспитательного дома, не бросившего лежавших в нем раненых, послать в Петербург чиновника с письмом: Наполеон готов к переговорам о мире. Потом к нему приводят не успевшего уехать из Москвы отставного капитана гвардии Ивана Яковлева, отца Александра Герцена. Наполеон обещает доставить его с семейством до русских аванпостов, но просит Яковлева передать личное послание императору Александру. Наполеон пишет русскому царю из его захваченного дворца, но кажется, чуть ли не заискивает.

Из письма императора Наполеона Бонапарта императору Александру Первому:

«Я веду войну с вашим величеством без всякого озлобления. Простая записочка от вас, прежде или после последнего сражения, остановила бы мое движение и, чтобы угодить вам, я пожертвовал бы выгодою вступить в Москву. Если ваше величество хотя отчасти сохраняете прежние ко мне чувства, то вы благосклонно прочтете это письмо».

Петербург. Война и мир

Александр не отвечает. С очередными предложениями о мире Наполеон посылает в ставку Кутузова генерала Лористона. «Я желаю мира, — напутствует он парламентера, — мне нужен мир; я непременно хочу его заключить, только бы честь была спасена». Миссия Лористона безрезультатна. Наполеон знает, что при русском дворе с самого начала войны противоборствуют «партия мира», склонная к компромиссу, и непримиримая «партия войны». «Партия мира» влиятельна: в ней канцлер граф Румянцев, граф Аракчеев, министр полиции Балашов, великий князь Константин Павлович, императрица Мария Федоровна. Но Кутузов не принадлежит к ней. И император Александр знает, что после сожжения Москвы переговоры о мире с Наполеоном чреваты возмущением в армии. Граф Аракчеев наверняка показывал царю письмо генерала Багратиона, пришедшее еще в августе.

Из письма генерала Багратиона графу Аракчееву:

«Слух носится, что вы думаете о мире; чтобы помириться – Боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться! Вы поставите всю Россию против себя и всякий из нас за стыд поставит носить мундир… надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах: ибо война теперь не обыкновенная, а национальная».

В разоренной Москве Наполеон приказывает открыть театр. До войны в Москве была французская труппа, и часть актеров остались в городе. В доме Позднякова на Большой Никитской, не сгоревшем в пожаре, обнаруживается домашняя театральная сцена, такие были тогда во многих богатых московских домах. Ее приводят в порядок: вешают занавес, сшитый из парчи, над партером вместо люстры – взятое из церкви паникадило, костюмы актерам шьют из кусков священнических риз, которые солдаты выменивают на хлеб. Оркестр набрали из полковых музыкантов. Билетов нет, афиши рисовали от руки, но за вход брали деньги.

13 сентября наполеоновский театр открывается двумя пьесами: комедией «Игра любви и случая» и водевилем «Любовник, сочинитель и лакей». Потом дано было еще десять представлений, продолжавшихся до самого ухода французов из Москвы. Особенно восхищали зрителей дивертисменты с русскими плясками. По вечерам дом Позднякова светился огнями, улица была заставлена экипажами. Вокруг дома стояли караулы и множество бочек с водой – французы боялись поджога. Партер занимали солдаты, в первых рядах – гвардейцы; в ложах сидели офицеры, генералы и маршалы. В театре бывал и Наполеон, для которого устраивали и особые музыкальные вечера в Кремле.

Занятие театральными делами, видимо, давало Наполеону иллюзию деятельности. Перед самым выходом из Москвы он потратил три вечера, редактируя устав театра «Комеди Франсез». Призвав руководителя московской французской труппы, он стал составлять список актеров «Комеди Франсез», которых нужно было выписать из Парижа в Москву.

«Наши занятия были прерваны неожиданным приездом адъютанта Мюрата, — вспоминал директор французского театра. «Что нового?» — спросил император, все еще рассматривая свой список. — «Государь! Мы разбиты!» - отвечал посланный». Ветер с юга доносил до Москвы орудийную канонаду.

В этот день, 6 октября, Мюрат был разбит русскими под Тарутином. Оцепенение кончилось, водевили в московском театре сменялись драмой, затем трагедией отступления. Услышав о поражении при Тарутине, Наполеон приказал немедленно готовиться к походу. На следующий день он выступил из Москвы во главе армии.

Французы уходят из Москвы через Калужскую заставу. Через пять дней при Малоярославце состоится второе генеральное сражение Отечественной войны, после которого Наполеон впервые не решится атаковать русских — и повернет назад, на разоренную им же Смоленскую дорогу. Свидание Москвы с Бонапартом завершилось. До окончательной гибели Великой армии оставалось два с половиной месяца.

Армия могла еще сражаться – это она докажет в ближайшие недели. Но по виду она уже напоминала цыганский табор. Интендант Пасторе свидетельствует: «Обоз Главной квартиры составлял тогда более 10000 повозок. У каждого солдата была поклажа, у каждого офицера – фургон или дрожки, или телега, или коляска. В этих повозках были напиханы как попало меха, сахар, чай, книги, картины, актрисы московского театра».

Москва, Кремль, октябрь 1812 года

На прощанье император приказывает снять золотой крест с колокольни Ивана Великого. Наполеон хочет украсить им купол Дома инвалидов в Париже. Крест сорвался и упал на землю. Но это не последний приказ.

В Москве остается французский арьергард под командованием маршала Мортье. Наполеон приказывает ему взорвать Кремль и другие крупные здания. На месте Москвы должно остаться пепелище. На работы сгоняют пойманных в Москве русских. «Меня взяли французы, — рассказывал потом один из них, — и других многих работников из наших привели и приказали нам рыть подкопы под кремлевские стены, под соборы и под дворец. A у нас просто руки не подымались. Пусть все погибает, да хоть не нашими руками. Да воля не наша была: как ни горько, а копай! Окаянные-то тут стоят — и как увидят, что кто из нас плохо работает, так сейчас прикладами бьют: у меня вся спина избита».

Ненастной октябрьской ночью москвичи разбужены грохотом взрывов. «Кремль освещен был зловещим пламенем пожара, — вспоминал очевидец. — Один взрыв следовал за другим, земля не переставала колебаться. Все напоминало, казалось, последний день мира».

Взрывы разрушили три башни Кремля, разворотили Арсенал. Сгорели Царский дворец и Грановитая палата, упали звонницы Ивана Великого. Сама колокольня устояла. Вовремя пошедшие дожди затушили часть подожженных фитилей, да и подневольные русские рабочие, надо думать, изо всех сил халтурили.

Москва, Новодевичий монастырь, октябрь 1812 года

Французы пытались взорвать и Новодевичий монастырь, который приняли поначалу за военный форт и заняли кавалерийским отрядом. Рискуя жизнью, монахини спасли свою обитель. Вот что запомнила одна из них: «В подвалах под церковью были оставлены бочки с порохом и боевыми зарядами; у самой церкви поставлена бочка с вином. При выходе солдат из монастыря генерал велел зажечь вино и повторил священнику: «Уходите скорей и молитесь». Наши смотрят, не знают со страха что делать, и только Бога призывают на помощь. Да вдруг опомнились и бросились вытаскивать из склепа пороховые бочки и стали их заливать водой. А вино все выгорело и разлилось, да к счастью на двор. Огненные ручьи заливали, не дали им добежать до деревянных строений. Бросились по кельям и церквам, где стояли неприятели. Там во многих местах была разложена солома, а в нее воткнуты зажженные свечи. Бог помиловал, все успели погасить».

Кутузов узнает о выходе Наполеона из Москвы около полуночи 10 октября в своей ставке в Леташевке. Партизан Сеславин, укрывшись в лесу где-то под Наро-Фоминском, наблюдает за проходящей мимо французской гвардией и видит самого Наполеона. Сомнений нет – неприятель ушел из первопрестольной. Партизаны шлют гонца в штаб армии, дежурный штаб-офицер Бологовской летит к Кутузову. Фельдмаршал уже спит, его будят, и он принимает гонца сидя на постели. «Расскажи, друг мой, что такое за событие, о котором ты привез мне вести? – спрашивает он. Бологовской начинает подробно докладывать по уставу, но Кутузов прерывает его: «Говори скорее, не томи душу». Когда Бологовской закончил, Кутузов хотел что-то сказать, но вдруг, как вспоминает очевидец, «не заплакал, а захлипал и, обратясь к образу Спасителя, сказал: «Боже, Создатель мой, наконец Ты внял молитве нашей. С сей минуты Россия спасена».

Французский арьергард покидает Москву к вечеру 11 октября. Ночью в город через Тверскую заставу проникают казаки генерала Иловайского. Они видят страшную картину разрушений. Московские мальчики 1812 года еще несколько лет будут играть в войну среди пустырей и обгоревших руин. Один из них, сын купца Беккера, которому было тогда 8 лет, вспоминал полвека спустя: «Страшно было видеть опустошение Москвы. Где стояли дома деревянные с мезонинами, видны были только печи в три яруса, стоящие одна на другой, как башни. На Тверской огромные дома стояли обгорелыми. За Тверскими воротами открывалось взору почти чистое, необозримое поле. Это так сильно меня поразило, что и теперь нередко вижу во сне, как я хожу в Москве по погорелым улицам, по запустелым дворам, заросшим репейником и крапивой, каких много оставалось еще очень долго, и куда мы мальчиками собирались играть в казаков и французов».

В доме московских генерал-губернаторов на Тверской, где сегодня расположена московская мэрия, гвардейцы сержанта Бургоня оставили после себя полный разгром: печи топили оконными рамами, под потолком жили стаи птиц, налетевших в открытые окна. Еще непригляднее выглядели другие дома, где квартировали французы. В парадной зале одного из них обнаружилось, как выразился мемуарист, «безымянное между порядочными людьми место». Лингвисты считают, что именно в тот год французы подарили русским слово «сортир»; по-французски оно на самом деле значит выход. Из 9158 домов Москвы уцелело 2626. Из 290 храмов сгорело 127, а остальные были разграблены. На улицах после ухода французов осталось лежать без малого 12 тысяч человеческих тел и 12 с половиной тысяч трупов лошадей. Ущерб, нанесенный городу непрошеными гостями, оценивался в 320 миллионов рублей.

Москва, октябрь – декабрь 1812 года

«Пожар способствовал ей много к украшенью» — в бессмертной фразе Скалозуба из «Горя от ума» есть доля истины. Восстановление Москвы стало «национальным проектом» полслевоенной эпохи. Из казны было отпущено 5 миллионов рублей для выдачи беспроцентных ссуд москвичам, восстанавливающим свои дома. За пять послевоенных лет было выстроено заново и отремонтировано 8 с половиной тысяч зданий – больше, чем сгорело в 1812-м. Большой театр, Манеж, новое здание Верхних Торговых рядов на Красной площади, Александровский сад – большие строительные проекты тогдашней Москвы, и сегодня определяющие облик ее центра. Прежней, допожарной Москвы, было не вернуть, но новая, ампирная – стала величественным памятником победы в Отечественной войне. Вокруг восстановленного Кремля было создано полукольцо широких площадей. Да и Садовым кольцом Москва обязана 1812 году – именно в ходе восстановления Москвы срыли древний земляной вал и устроили широкую кольцевую магистраль вокруг центра.

Москва. Монументы 1812 года

Трофейные французские пушки заняли свое место у восстановленного Арсенала, но сооружение главных московских монументов победы над Наполеоном было впереди. Первыми в 1834 году поднялись Триумфальные ворота на площади Тверской заставы – там, где в Москву в 1814 году вошли русские войска, возвращавшиеся из покоренного Парижа. В основании монумента была бронзовая доска с надписью: «Сии Триумфальные ворота заложены в знак воспоминания торжества российских воинов в 1814 году и возобновления сооружением великолепных памятников и зданий первопрестольного града Москвы, разрушенного в 1812 году нашествием галлов и с ними двунадесяти языков».

Главным памятником победы в Отечественной войне стал храм Христа Спасителя в Москве, заложенный по обету императора Александра Первого в день пятилетия освобождения Москвы от французов. Первоначально величественный храм в стиле классицизма планировали построить на Воробьевых горах, на террасе высокого берега Москвы-реки. Затем, при уже Николае Первом, для храма выбрали другое место — на Волхонке – и другой стиль – «русско-византийский». Строительство самого громадного храма Москвы продолжалось более полувека. Его нижняя галерея стала мемориальным музеем Отечественной войны.

В годы войны с национальной историей и ее святынями, при реконструкции Москвы в 1930-е годы храм Христа Спасителя был взорван, Триумфальные ворота – разобраны. Их воссоздали спустя десятилетия: ворота на новом месте, на Кутузовском проспекте – в 1968 году, храм – в 1997-м. В 2012 году, к 200-летнему юбилею Отечественной войны, новые Триумфальные ворота были отреставрированы.

Москва, осень 1912 года

В 1912 году в Москве торжественно, с участием императорской фамилии, отпраздновали 100-летие победы в Отечественной войне. На торжества пригласили доживших до юбилея участников и очевидцев битв с Наполеоном – благодаря фотографиям вековой давности мы можем увидеть их лица. К юбилею в Москве намеревались открыть Музей 1812 года: собирали коллекцию экспонатов, проводили конкурс на проект музейного здания. Тогда этот замысел не удалось осуществить.

Музей 1812 года открыт в Москве в наши дни – в сентябре 2012-го. Для него построили специальный павильон во дворе здания Городской думы, входящего в комплекс Исторического музея. В экспозиции – и экспонаты, собранные еще сто лет назад, и новые находки и материалы.

Москва, дом Гончарова у Яузских ворот, осень 2012 года

Один из домов допожарной Москвы оставался невосстановленным рекордное время – 199 лет. Великолепный классический дворец на Яузской улице до войны принадлежал Афанасию Гончарову, деду жены Пушкина. Наталья Николаевна родилась 27 августа 1812 года, на следующий день после Бородинского сражения, и в доме дедушки побывать не успела. После войны Гончаровы продали дом, верхние этажи которого сгорели в 1812-м, а новые владельцы не стали его восстанавливать. Так он и простоял – с одним цокольным этажом, перекрытым крышей – до 2007 года, когда началась реставрация его прежнего облика.

RSS лента комментариев к этой записи. Вы можете

Почти два столетия неприметное озеро в Вяземском районе Смоленской области приковывает внимание историков, учёных и... кладоискателей. Здесь покоятся несметные сокровища, вывезенные Наполеоном из Москвы. По крайней мере, так утверждали французский генерал де Сегюр и английский романист Вальтер Скотт.

19 октября 1812 г. «великая армия» Наполеона покидала разорённую Москву. За войсками тянулись бесконечные вереницы повозок, доверху забитые награбленным добром. Впоследствии чиновники русского МВД подсчитали: французы захватили в Москве 18 пудов золота, 325 пудов серебра, множество церковной утвари, драгоценных камней, старинного оружия, мехов и т.п. Сняли даже позолоченный крест с колокольни Ивана Великого и двуглавых орлов с башен Кремля. Самую ценную добычу Наполеон, разумеется, оставил себе, разместив в «золотом обозе» под охраной гвардии. Но до Парижа трофеи не добрались - исчезли.

В 1824 г. французский генерал де Сегюр опубликовал мемуары. Вряд ли бы кто помнил о них сегодня, если бы не одна фраза: «Пришлось бросить в Семлёвское озеро вывезенную из Москвы добычу: пушки, старинное оружие, украшения Кремля и крест с колокольни Ивана Великого». Сегюру вторит Вальтер Скотт в биографии Бонапарта: «Он (Наполеон – Д.К.) повелел, чтобы московская добыча - древние доспехи, пушки и большой крест с Ивана Великого - были брошены в Семлёвское озеро как трофеи… которые он не имел возможности везти с собою».

В 1835 г. смоленский губернатор Николай Хмельницкий, коротая время за чтением Скотта, обратил внимание на эти строки. Энергичный чиновник загорелся желанием найти клад, благо Семлёвское озеро находилось на территории его губернии. Хмельницкий немедля выехал в Вяземский уезд, добрался до лесного озера в паре вёрст от села Семлёво, и три недели тщательно его «обыскивал». Тщетно. Затем, в 1911 г., попытали счастья члены Вяземского комитета по увековечению памяти Отечественной войны. На свет божий извлекли лошадиные кости, обломки повозки, ржавую саблю - но не сокровища.

Позднее, в 1960 и в 1979 гг. дно Семлёвского озера и его окрестности изучали две научные экспедиции: учёные исследовали берега, проводили анализы воды. Как же они обрадовались, обнаружив в северо-западной части озера повышенное содержание драгоценных металлов! Но нет – очередное разочарование: ничего кроме камней и строительного мусора не нашли. После очередного фиаско учёные призадумались: а был ли клад?..

О затоплении московских сокровищ в Семлёвском озере мы знаем лишь со слов де Сегюра и Вальтера Скотта. Стоит ли им доверять? Британец с Наполеоном в Россию не ходил, книгу свою писал по документам и воспоминаниям очевидцев. Скорее всего, Скотт просто повторил версию «главного свидетеля» - де Сегюра. Некоторые исследователи обвиняют генерала во лжи, но справедливо ли?

Двести лет назад ландшафт в районе Семлёво сильно отличался от сегодняшнего: кроме Семлёвского озера существовало множество других водоёмов. Французские военные карты не отличались безупречной точностью, ведь GPS ещё не изобрели. Поэтому «Семлёвским» де Сегюр мог назвать любое из здешних озёр, запруд и даже болот. Кроме того, попавшим в «историю» не до географии с топонимикой: русские шли по пятам, и французы в спешке могли затопить ценности где угодно.

Впрочем, слова «где угодно» можно отнести не только к семлёвским водоёмам: голодные, усталые солдаты «великой армии» разбросали добычу от Малоярославца до Березины. Об этом писал Кутузов: «Неприятель в бегстве своем оставляет обозы, взрывает ящики со снарядами и покидает сокровища, из храмов Божиих похищенные». Старая Смоленская дорога была усыпана ценностями, немало добра сбрасывалось в реки. Вся Россия превращалась в огромное, бескрайнее «семлёвское озеро», затягивая на дно «великую армию» и её доселе непобедимого императора.

Отменно били французов лихие казаки. Однажды они захватили у неприятеля знатную добычу - 20 пудов серебра, Кутузов отослал его в Казанский собор Петербурга. Активно участвуя в «исчезновении» наполеоновского «золотого обоза», донские станичники добыли изрядное количество драгоценных металлов, пожертвованных затем храму в Новочеркасске.

Итак, картина ясна. Но никакие доводы не могут убедить энтузиастов, по сей день разыскивающих легендарный «клад Семлёвского озера». И зачем только обмолвился о нём генерал де Сегюр?

<...> французы в Москве :

После кровопролитнейшего Бородинского боя, в котором совокупные потери сторон оцениваются историками примерно в 80 тыс воинов, французская армия двинулась на Москву. Достигнув Дорогомиловской заставы, Наполеон спешился у Камер-Коллежского вала и начал расхаживать взад и вперёд, ожидая из Москвы делегации или выноса городских ключей. Не дождался.

"Город без жителей был объят мрачным молчанием. В течение всего нашего длительного переезда мы не встретили ни одного местного жителя", - писал Коленкур. Согласно отчёту полиции, в Москве оставалось всего около 6200 мирных жителей - 2,3% от довоенного населения города.

При входе вражеских войск Москва запылала. На Наполеона пожар произвёл мрачное впечатление. По свидетельствам очевидца, он говорил: "Какое ужасное зрелище! Это они сами! Столько дворцов! Какое невероятное решение! Что за люди! Это скифы!" До 400 горожан были расстреляны французским военно-полевым судом по подозрению в поджогах (практически была осуществлена децимация) - французским оккупантам при этом особых доказательств и улик не требовалось.

Во время нахождения в Москве французы особенно не церемонились с русскими святынями, в ряде храмов были устроены конюшни. В некоторых церквях были устроены плавильные горны для переплавки золотой и серебряной утварь. После возвращения русских Успенский собор Московского Кремля пришлось опечатать, дабы толпа не видела учинённого внутри бесчинства - вспоминает Бенкендорф:

"Я был охвачен ужасом, найдя теперь поставленным вверх дном безбожием разнузданной солдатчины этот почитаемый храм, который пощадило даже пламя, и убедился, что состояние, в которое он находился, необходимо было скрыть от взоров народа. Мощи святых были изуродованы, их гробницы наполнены нечистотами; украшения с гробниц сорваны. Образа, украшавшие церковь, были перепачканы и расколоты".

Шаховской приводит случай умышленного оскорбления чувств православных верующих: "в алтарь Казанского собора втащена была мёртвая лошадь и положена на место выброшенного престола".

Перед бесславным оставлением Москвы Наполеон отдал приказ маршалу Мортье, назначенному им московским генерал-губернатором, перед окончательным уходом поджечь магазины с вином, казармы и все публичные здания в городе, за исключением Воспитательного дома, поджечь кремлёвский дворец и положить порох под кремлёвские стены. Взрыв Кремля должен был последовать за выходом последних французских войск из города.

«Я покинул Москву, приказав взорвать Кремль», — писал 10 октября Наполеон жене. Это приказание было выполнено лишь частично, так как в суматохе внезапного выступления у Мортье не хватило времени как следует заняться этим делом. До основания была уничтожена лишь Водовзводная башня, сильно пострадали башни Никольская, 1-я Безымянная и Петровская, также кремлёвская стена и часть арсенала. От взрыва обгорела Грановитая палата. При попытке подорвать самое высокое здание Москвы, колокольню Ивана Великого, сама она осталась невредимой, но обрушилась огромная к ней пристройка.

Московский обер-полицмейстер Ивашкин в донесении Ростопчину от 16 октября оценивает количество вывезенных с улиц Москвы трупов в 11 959. В основном это были оставленные в городе после Бородинского сражения раненые солдаты русской армии, умершие в городе при французской оккупации и так и оставшиеся без погребения.

И для сравнения - русские в Париже :

Желая спасти многотысячный город от бомбардировки и уличных боёв, командующий правым флангом французской обороны маршал Мармон 30 марта к 5 часам дня отправил парламентёра к русскому императору. Александр I дал такой ответ: "Я прикажу остановить сражение, если Париж будет сдан: иначе к вечеру не узнают места, где была столица". Прежде чем условия капитуляции были согласованы, русский штык уже штурмом овладел Монмартром. Условия сдачи Парижа была подписана в ночь на 31 марта.

В полдень 31 марта 1814 года эскадроны кавалерии во главе с императором Александром I триумфально вступили в столицу Франции.

"Все улицы, по которым союзники должны были проходить, и все примыкающие к ним ули-цы были набиты народом, который занял даже кровли домов", — вспоминал полковник Михаил Орлов.

Восторгу парижан, казалось, не было конца. Сотни людей теснились вокруг Александра, целовали все, до чего могли дотянуться: его коня, одежду, сапоги. Женщины хватались за его шпоры, а некоторые цеплялись за хвост его лошади. Один француз, протиснувшийся через толпу к Александру, заявил: «Мы уже давно ждали прибытия Вашего Величества!» На это император ответил: «Я пришел бы к вам ранее, но меня задержала храбрость ваших войск». Слова Александра передавались из уст в уста и быстро разнеслись среди парижан, вызвав бурю восторга. Союзникам стало казаться, что они видят какой-то удивительный фантастический сон.

К вечеру на улицах появилось большое количество женщин очень древней профессии - в кавалерах недостатка явно не было.

Часть французов бросилась к статуе Наполеона на Вандомской площади, чтобы разрушить ее, но Александр намекнул на то, что это нежелательно. Намек был понят, а приставленный караул и вовсе охладил горячие головы. Немного позже, 8 апреля, она была аккуратно демонтирована и увезена.

На следующий день после взятия Парижа открылись все правительственные учреждения, заработала почта, банки принимали вклады и выдавали деньги. Французам было разрешено выезжать по своему желанию из города и въезжать в него. Утром на улице было много российских офицеров и солдат, разглядывающих городские достопримечательности.

О том, как вели себя русские "оккупанты" в Париже остались свидетельства и иного рода: акварели французского художника Георга-Эммануэля Опица. Вот некоторые из них:

Казак раздает парижанам напечатанную декларацию Александра I.

Конный казак на улице города.

Приготовление мяса в лагере казаков.

Казачья пляска ночью на Елисейских полях.

Купание в Сене коней .

Сценка на улице Парижа: австрийский офицер, казак и русский офицер прогуливаются с двумя парижанками.

У статуи Аполлона в музее.

Кукольное представление в кафе.

Казаков приглашают зайти в кофейню.

Уличная сценка: казаки и торговки рыбой и яблоками.

Казаки на рынке.

Прогулка казаков по галерее с лавками и магазинчиками.

Казаки в Пале-Рояле.

Игра в карты в игорном доме.

200 лет назад, 14 сентября по старому (24 сентября по новому) стилю французские оккупационные власти судили 26 русских поджигателей Москвы. Десять самых злостных расстреляли, вероятно, во дворе усадьбы Кожиных в Столешниковом переулке, 6 . Остальным назначили тюремные сроки.

Военно-полевой суд проходил в усадебном доме князей Долгоруковых на Покровке (ныне Колпачный пер., 6) , приспособленном под полицейское управление. Во главе нового ведомства поставили обер-полицмейстеров Виллерса и Пюжо, а комиссарами стали видные московские граждане. Этим нововведением Наполеон решил показать всей Европе, что он, просвещённый правитель, вовсе не собирался сжигать древнюю столицу. А появившаяся в оккупированной Москве городская власть призвана , в том числе в интересах русского населения.

Дом Долгоруковых счастливо избежал пожара и дожил до наших дней. Правда, усадьба оказалась в глубине двора. Грамотно проведённая 15 лет назад реставрация открыла памятник архитектуры сразу в нескольких обличьях: часть южного фасада показана в декоре времён Анны Иоанновны, большая часть вернула себе елизаветинское барокко. А сводчатые подвалы из белого камня откроют Литовский посольский двор эпохи Ивана Грозного.

Невинные коллаборационисты

Невдалеке от французской полиции, в парадном доме российского канцлера графа Николая Румянцева (ул. Маросейка, 17, где сейчас посольство Белоруссии) , наполеоновские власти разместили муниципалитет, набранный из московских купцов, мещан и чиновников. Им надлежало надзирать за дорогами и мостами, госпиталями, размещением войск, продовольствием для бедных.

Глава нового ведомства Пётр Находкин, видно, немало удручённый свалившейся на него должностью, мужественно заявил интенданту французской армии генералу Лессепсу: «Как благородный человек скажу, что не намерен делать ничего противного моей вере и моему государю».

И остался верен своему слову. Ни он, ни большинство его коллег по работе в мэрии ничем себя не запятнали. Когда после изгнания французов Следственный комитет пристрастно изучал деяния коллаборационистов, в большинстве эпизодов не нашёл ничего изобличающего их в предательстве. Но были случаи, когда москвичи, рискуя жизнью, отказывались работать в наполеоновских мэрии и полиции. Так поступил, к примеру, отставной русский офицер д’Оррер, этнический француз, заявивший, что он прежде всего гражданин России.

Члены муниципалитета сделали немало полезного, облегчив участь тех, кто лежал в больницах, скитался по пожарищам без крова, еды и одежды. Хотя часто разумные вроде бы инициативы французов обесценивались из-за того, что армия оккупантов превратилась в шайку мародёров.

Так, купца И. Переплётчикова направили в окрестности города для закупки продовольствия. Ему выдали 900 рублей и десять солдат сопровождения. Если первые 6 четвертей пшеницы он сумел закупить, то вторая покупка сорвалась: по дороге его избили и ограбили сами конвоиры, которые, отняв деньги, скрылись.

И Стендаль был мародёром?

Трижды Наполеон оглашал грозные приказы по армии о прекращении грабежей. 19 сентября - за подписью начальника штаба Великой армии маршала Луи Александра Бертье (кстати, дом, где проживала «тень Бонапарта», - Петровка, 26/2, стр. 5, - не сгорел в пожаре и дожил до наших дней) . 21 сентября вышли сразу два документа за подписью самого Бонапарта. Грабежами не брезговали не только туповатые крестьяне из Шампани и Бретани, но и просвещённые офицеры. Блистательные наполеоновские маршалы покидали Москву на возах, гружённых церковной утварью. Даже офицер интендантского штаба Анри Мари Бейль, которого мир знает под именем Стендаль, воспользовался неразберихой при возгорании дома князей Гагариных (Страстной бул., 15/29) : не удержался и грабанул-таки винный погреб Английского клуба (в пушкинские годы клуб займёт усадьбу Разумовских на Тверской, 21, а до войны 1812 года он находился на Страстном). Детально описывая 40 дней наполеоновской оккупации, Стендаль - то ли из честности, то ли из-за отсутствия стыдливости - ещё не раз признается в своих московских «шалостях».

Анри Мари Бейль прихватил томик Вольтера, бродя по дворцу бывшего военного губернатора Москвы графа Фёдора Ростопчина (Б. Лубянка,14) . Свои несметные сокровища градоначальник вывез в подмосковное Вороново (где спелеологи ищут их по сей день), а такую мелочь, как библиотека, бросил в московском доме. Неслучайно многие исследователи считают Ростопчина инициатором московских пожаров. Это по его приказу 14 сентября из Временной тюрьмы были выпущены на свободу арестанты. Есть версия, что им поставили условие: участие в поджогах. Ему же принадлежит инициатива увезти в эвакуацию весь противопожарный арсенал - недосмотр или умысел? И между прочим, прозвище «русский Нерон», данное Ростопчину, ничуть его не раздражало. Но сравнение с римским императором он получил не только из-за пожара (Нерона, как известно, подозревали в поджоге Рима). По его приказам зверски расправлялись с людьми. Так, купеческий сын Верещагин, безосновательно обвинённый в распространении наполеоновских прокламаций, был зарублен саблями прямо во дворе лубянской усадьбы! После чего чернь привязала жертву к хвосту лошади и погнала по улице. Что с того, что Верещагин, зачитывая прокламации, сам же ими возмущался! Зато патриотизм губернатора, покидавшего город, после такой казни не оставлял сомнений. Кстати, позже граф настаивал на расправе над всеми теми, кто служил французам, но император Александр I, проявив мудрость и терпение, почти всем объявил прощение.

Оригинал взят у pro100_mica в 1812 год. Отступление Великой армии.

Трофеи, слава, все блага, ради которых мы пожертвовали всем, стали нам в тягость; теперь дело шло не о том, каким образом украсить свою жизнь, а о том, как спасти ее. При этом великом крушении армия, подобно большому судну, разбитому страшной бурей, не колеблясь, выбрасывала в это море льда и снега все, что могло затруднить и задержать ее движение (из Записок адъютанта императора Наполеона I Филиппа Поля де Сегюра)

Отступление Наполеона из России
Ежи КОССАК

Отступление Наполеона из России (фрагмент)
Ежи КОССАК

В воды Смелевского озера были выброшены трофеи, вывезенные из Москвы: затоплены пушки, старинное оружие, украшения Кремля и крест с колокольни Ивана Великого.

Несколько слов о том, какие тяготы выпали на долю наполеоновской Великой армии на территории России. Так уж случилось, что небоевые потери армии превысили боевые, что, впрочем, случалось в те времена нередко. Как мы помним, в первой половине похода страшная жара, пыль, застилавшая глаза и проникавшая повсюду, а не только в верхние дыхательные пути, бесконечные напряжённые марши, болезни мучили и косили бойцов. Люди гибли от тепловых ударов, сердечных приступов, кишечных, легочных инфекций и просто от физического переутомления.

Отступление после Смоленска
Адольф НОРТЕРН

Дорога
Ян ХЕЛМИНСКИЙ

Трудная дорога
Ян ХЕЛМИНСКИЙ

Буквально через несколько дней после исхода французской армии из Москвы начались перебои со снабжением её продуктами питания, и чем дальше, тем хуже.

Вечером начал чувствоваться голод среди тех частей, которые успели истощить свои запасы. До тех пор всякий раз, как варили суп, каждый давал свою порцию муки, но когда замечено было, что не все участвуют в складчине, то многие стали прятаться, чтобы съесть, что у них было; ели сообща только суп из конины, который стали варить за последние дни.

Приготовление к ужину
Александр АПСИТ

В ход шло не только мясо павших и специально забитых лошадей, но и птиц, медведей, всего, что попадалось на пути голодных людей:
- Со вчерашнего дня я съел всего половину вороны, поднятой мной на дороге, да несколько ложек похлёбки из крупы, пополам с овсяной соломой и рожью, посоленой порохом.

Бегство французов с семьями из России.
Богдан ВИЛЛЕВАЛЬДЕ

В задумчивости. 1812 год
Войцек KOССAК

Возвращение
Ежи Коссак

Два французских гусара
Войцек KOССAК

Кроме этого, загодя нужно было позаботиться о наступавшей зиме, тем более, что ещё по пути в Москву некоторые солдаты, изнемогая от сильной жары, избавились от тёплого обмундирования. А из Москвы они не взяли с собой тёплых зимних вещей и это стало одной из роковых ошибок. Как писал Доминик Пьер де ла Флиз, помощник главного хирурга французской армии и императорской гвардии Жана-Доминика Ларрея: ...наши французы как будто не предвидели ее. Поляки, более догадливые, да и знакомые с краем, заранее, еще в Москве, запаслись шубами, набранными ими в магазинах и рядах, так как никто не помешал им в этом, и фургоны их были полны этого добра . Он же утверждал, и имел, видимо, на это основания, так как жил и во Франции, и в России (после русского плена не захотел возвращаться на родину, остался в Российской империи, женился), что слишком заблуждаются те, кто считает, что, бывшие в армии французы, итальянцы, испанцы и португальцы погибли от холода, как непривычные к нему жители юга. Напротив, доктор полагал, что это русский мужик, выросший в теплой, душной избе, был более чувствителен к холоду, чем французы и итальянцы, приученные к нему в своих нетопленых комнатах; они достаточно хорошо переносят 5-6° морозы в лёгкой одежде.

Отход французов из Москвы
Януарий СУХОДОЛЬСКИЙ

Хорошая погода стояла и под Малоярославцем, и под Вязьмой, но это не помогло французской армии выиграть сражения. Участник похода Анри Бёйль (будущий писатель Стендаль) писал: Было бы ошибкой думать, что зима в 1812 году наступила рано; напротив, в Москве стояла прекраснейшая погода. Когда мы выступили оттуда 19 октября, было всего три градуса мороза, и солнце ярко светило . Хотя нужно отметить, что ночёвки на открытом воздухе даже при низких положительных температурах, высокой влажности, вызывающие ознобления, иногда более опасны сильных морозов.

Отступление из России
Теодор ЖЕРИКО

ГОворят, что покидая Москву, император Наполеон намеревался отправить всех раненых, во избежание мести русских, сказав:
- Я отдам все сокровища России за жизнь одного раненого...

Голландский полк во время отступления из России
Кейт РОККО

На деле же вышло иначе. Кареты, полные ранеными, зачастую вязли на русских дорогах, оставались без помощи, невзирая на крики о помощи и стоны умирающих. Все проходили мимо. Сначала исполнялся приказ Наполеона, по которому каждый, у которого была карета, обязывался усадить к себе одного раненого, у каждой маркитантки в тележке находился больной или раненый, но это продолжалось недолго. Позже их стали попросту выбрасывать на дорогу.

Возвращение из России
Теодор ЖЕРИКО

...множество больных и раненых, которые не в состоянии были идти, принуждены были оставить на дороге; между ними были женщины и дети, истощённые голодом и продолжительною ходьбою. Тщетно они уговаривали нас помочь им, но на это у нам не было средств... ...раненые плелись, как умели, кто на костылях, кто с перевязанной рукой или головой; сделав несколько шагов, они садились на край дороги. (Поход Наполеона в Россию в 1812 году, де ла Флиз)

Момент, когда мы покидали поле сражения, был ужасен и печален; наши бедные раненые, видя, что мы их покидаем на поле смерти окружённых неприятелем - в особенности солдаты 1-го волтижорского полка, у большинства которых ноги были раздроблены картечью - с трудом тащились за нами на коленях, обагряя снег своей кровью; они подымали руки к небу, испуская раздирающие душу крики и умоляя о помощи, но что могли мы сделать? Ведь та же участь ежеминутно ожидала нас самих; отступая, мы принуждены были оставлять на произвол судьбы всех, кто падал в наших рядах. (из Воспоминаний сержанта Бургоня)

Возвращение французской армии из России
Ж. РУССО

Возвращение Наполеона из России в 1812 году
Мари Гастон Онфре де БРЕВИЛЛЬ

Отступающий француз
Казимир ПУЛАЦКИЙ

Гусар на снегу
Войцек KOССAК

Русские морозы начались в начале ноября, весьма суровые после Смоленска, они чередовались с оттепелями, но в поражении французов не сыграли решающей роли, так как армия была деморализована ещё до их наступления. Не способствовали укреплению боеспособности и ежедневные бесконечные переходы. Люди так ослабели, даже закалённые, что, свалившись, не могли подняться и замерзали; вся дорога была устлана трупами. Отчаяние, беспросветность и страх, охватившие многих, способствовали увеличению потерь, особенно после Смоленска, когда рухнули надежды на тёплый кров и мало-мальски приличное питание.

Главная причина гибели французов в наступившие морозы заключалась в отсутствии теплой одежды, в недостатке питательного кушанья и водки, без которой нельзя обойтись, находясь постоянно на морозе. (Поход Наполеона в Россию в 1812 году, де ла Флиз)

Отсталые
Владимир ЗВОРЫКИН

Отсталые
Александр АПСИТ

Вскоре хронический голод и истощение привели к тому, что многие солдаты, повинуясь инстинкту самосохранения, начали разбредаться поодиночке или группами в поисках пищи и убежища, отставать от своих колонн. Но тщетно, всё в округе было ими же опустошено ещё в период нашествия. Отставших встречали казаки, партизаны или местные крестьяне, которые с ними не церемонились, раздевали, сгоняли на Смоленскую дорогу, а то и вовсе убивали.

В 1812 году. Пленные французы
Илларион ПРЯНИШНИКОВ

Как метко заметил Лев Толстой, Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева - французского войска, и иногда трясли это дерево...

Партизаны в засаде
Александр АПСИТ

Партизаны
Александр АПСИТ

Александр АПСИТ

Не замай - дай пройти!
Василий ВЕРЕЩАГИН

Картина посвящена крестьянской борьбе с неприятелем в 1812 г. В центре её обобщенный образ героя партизанского движения в 1812 г. о котором художник узнал из устных преданий. В своих поисках я собирал что только мог из устных народных преданий стариков, как, например, предание о партизане,старосте одной из деревень Можайского уезда Семене Архиповиче, которого я изобразил на картине Не замай — дай подойти!

Партизаны ведут пленных французов. Иллюстрации к роману Льва Толстого Война и мир
Дементий ШМАРИНОВ

Случалось, что и сами крестьяне попадали в руки французов, которых те тоже не щадили.

С оружием в руках - расстрелять
Василий ВЕРЕЩАГИН

Наполеон приговаривает к расстрелу партизан
Александр АПСИТ

Военная казнь. Расстрел подполковника П.И. Энгельгардта в октябре 1812 г.
Гравюра ЖАЗЕ по оригиналу П. ВИНЬЕРОНА

В начале Отечественной войны 1812 г. Павел Иванович Энгельгардт, подполковник в отставке, жил в своем поместье Дягилево Смоленской губернии. Когда враг занял Смоленск, он вместе с несколькими другими помещиками вооружил своих крестьян, организовав народный отряд. Отряд Энгельгардта наносил довольно серьёзный ущерб неприятелю, грабя французские обозы и нападая на отдельные группы французов, которые мародерствовали по всему уезду.

Расстрел подполковника П.И. Энгельгардта в октябре 1812 года
Семён КОЖИН

Расстрел Энгельгарта
Гравюра Неизвестного автора

Позднее Павел Иванович попал в плен, говорят, его сдали собственные крестьяне. Французы пытались склонить его к измене Отечеству, перейти к ним на службу, но безуспешно. От был приговорён к расстрелу. В Смоленске, за Молоховскими воротами, свершилась казнь. Мужественно, не позволив завязать себе глаза, от принял смерть.

Кстати, о пленных в войне 1812 года и их судьбах можно послушать или прочесть у блестящего рассказчика,
историка Алексея Кузнецова

Отступление Великой Армии
Л. КРАТКЕ

Армия шла, окутанная холодным туманом... Казалось, небо опустилось и слилось с этой землей и с этим враждебным народом, чтобы закончить нашу гибель!

Пока наши солдаты с трудом пролагали себе путь при бушующем снежном вихре, ветер наметал сугробы. Эти сугробы скрывали от нас овраги и рытвины на незнакомой нам дороге; солдаты проваливались в них, а наиболее слабые из них находили там себе могилу.

Снежный вихрь и сверху, и снизу хлестал им в лицо; он, казалось, яростно восставал против их похода. Русская зима, в новом своем виде, нападала на них со всех сторон: она пробивалась сквозь их легкие одежды и разорванную обувь. Промокшее платье замерзало на них; эта ледяная оболочка сковывала и скрючивала тело; резкий и свирепый ветер не давал дышать; бороды и усы покрывались ледяными сосульками. Несчастные, дрожа от холода, еще тащились до тех пор, пока какой-нибудь обломок, ветка или труп одного из товарищей не заставлял их поскользнуться и упасть. Тогда они принимались стонать. Напрасно: их тотчас же заносило снегом; небольшие холмики давали знать о них: здесь была их могила! Вся дорога была покрыта этими возвышениями, словно кладбище. Природа, словно саваном окутывала армию! Единственными предметами, выделявшимися из мглы, были ели, эти могильные деревья с их мрачной зеленью, а величавая неподвижность их темных стволов, их печальный вид дополняли зрелище общего траура, дикой природы и армии, умирающей посреди мертвой природы! (из Записок адъютанта императора Наполеона I Филиппа Поля де Сегюра)